Сейчас у его подножия собралась огромная толпа народа, вот только на этот раз пришли они не любоваться его красотой, или преклонить колено перед Высшим. Рядом произошло кровавое событие, и людей сюда привело какое-то нездоровое любопытство. Кроме прочего им было страшно. Подобные инциденты, происходящие на твоих глазах или по соседству, всегда пугают, ведь они грубо выбивают из привычного, спокойного и монотонного течения жизни. Хрупкая иллюзия контроля своей собственной судьбы разбивается вдребезги.
Бояться одному неприятно. Когда вас уже целая компания, которая разделяет на всех одну тревогу, становится уже немного легче. Поэтому большой и общий страх собирает целые толпы.
Перед домом Высшего было не протолкнуться. Городской службе защиты даже пришлось выставить живой заслон, хоть люди и вели себя в большинстве своем мирно, не порываясь проникнуть на территорию храма, а лишь с интересом заглядывая туда через головы стражников. Толпа непредсказуема. Она вполне может вопреки желаниям этих людей бросить свои первые шеренги на прорыв.
Мне, с сопровождающим меня стражем порядка, пришлось обходить здание с торца и там перелазить через высокий и неудобный для этого действа забор. Проникнуть во внутренний двор через главный вход, который облепила плотная и вязкая толпа, не представлялось возможным.
Мой провожатый справился с этой задачей не так удачно, как я. Переваливаясь через ограду, он зацепился за острый штырь и разорвал себе плащ. Приземлившись во двор храма, он разразился длинной и совершенно неуместной этому месту тирадой. Стоя на святой земле стражник за одно предложение умудрился помянуть Низшего, всех его генералов, капитанов и уже начал перечислять лейтенантов, когда у него наконец в легких закончился воздух. Я сжался, всерьез опасаясь грома небесного в ответ на такое богохульство. Но нет, на этот раз кажется пронесло.
В отличие от меня, у коллег сопровождавшего меня стражника, поставленных сюда, видимо, охранять внутренний периметр от любопытных глаз, выходка моего провожатого вызвала только смех.
— Смотри-ка, Моник, — давясь от хохота, обратились они к нему. — Теперь твоя одежда похожа на костюм пианиста, тоже с двумя полами. Может тебе стоит задуматься о смене профессии?
— А не пошли бы вы… — мой провожатый за это время успел снова набрать в грудь воздух, и стал в подробностях описывать дорогу в бездну и то, чем можно было бы заняться по пути. — И вообще, хватит зубоскалить! Лучше скажите, где его преосвященство? Я охотника привел.
— Давно пора. — враз посерьезнели стражи порядка и зыркнули на меня какими-то злыми взглядами. — Он в храме, и на вашем месте я бы поторопился.
Мой провожатый кивнул и размашистым шагом направился к зданию. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
Пока мы шли к дверям храма, еще не один раз встретили несущих во внутреннем дворе дежурство стражников, и все они как-то недобро посматривали в мою сторону. О причине столь недружелюбных взоров, я догадался только перед самым входом в дом Высшего.
С момента происшествия прошло уже немало времени, и можно было не один раз успеть закончить здесь всю работу. Осмотреть место, собрать улики, сделать предварительные выводы, забрать и отвезти тела в мертвецкую и вплотную заняться рапортами. Вот только трогать и забирать сыскари и стражники ничего не могли. Им этот запретили. До прихода единственного человека, который смог бы рассмотреть здесь следы применения магии. Вот и получается, что многих присутствующих служителей закона сегодня вечером ждет не кружечка прохладного пива после смены, а заполнение бумаг до поздней ночи. Спасибо за это господину охотнику!
Уже в холле мы наткнулись на что-то горячо обсуждающее начальство. Барона Миллигана не было, но зато здесь присутствовал сам отец Гилберт в окружении людей, явно таких же высоких чинов, как и он. Инквизитор Ганс Вебер обнаружился чуть поодаль. Он обжег меня таким многообещающим взглядом, что я с грустью и некоторым опасением стал ждать нашего вечернего разговора. То, что он обязательно состоится, у меня теперь не было никаких сомнений.
— А вот и наш охотник на магов, господа. — завидев меня, обернулся примас. — Время не терпит, уважаемый. Не мог бы ты сразу приступить к осмотру места происшествия?
Из-за того, каким ровным и спокойным тоном говорил отец Гилберт, я понял, что он в бешенстве. Нет, настоятель прекрасно играл свою роль. В его глазах ни на секунду не проскочил даже намек на ту бурю чувств, которую он старательно прятал. Дело в его непроницаемых заслонах, сквозь которые не проникала ни одна эмоция. Все же у человека, который ведет пусть даже спокойную и светскую беседу, должны присутствовать в голосе или во внешности хотя бы оттенки некоторых испытываемых им чувств.