Охотник на водоплавающую дичь. Папаша Горемыка. Парижане и провинциалы

Жанна Мари и ее сын подошли к постели больного.

Мальчик снял с крюка железную лампу, висевшую над очагом; он держал ее таким образом, что свет падал налицо вдовы: ребенок, очевидно, хотел, чтобы милые черты его любимой матушки были видны охотнику во всех подробностях.

Ален приподнялся на своем ложе и пристально посмотрел на женщину.

Жанна Мари была невысокая, тонкая и хрупкая. Ее внешность не поражала с первого взгляда, как красота мадемуазель Жуселен, но, посмотрев на нее более внимательно, нельзя было не заметить, что у нее безупречно правильные черты лица и прелестная изящная фигура.

Это неожиданное появление женщины произвело на Алена сильное впечатление.

Когда молодой человек увидел ее ясный взгляд, излучавший целомудренную и в то же время страстную нежность, свойственную благородным душам, он почувствовал, что его сердце начинает оттаивать, и ему показалось, будто к его изголовью спустился добрый ангел.

Охотник с улыбкой протянул вдове руку.

При мысли о том, что эта исхудавшая от недуга и пылающая жаром рука вернула ей сына, Жанна Мари живо схватила ее и запечатлела на ней поцелуй.

Бедная вдова вложила в этот чистый, исполненный благодарности поцелуй весь жар своей души.

Эта недолгая сцена утомила охотника и в то же время принесла ему облегчение.

Он забылся уже более спокойным сном, а женщина с мальчиком вернулись на прежнее место у камина.

Около двух часов ночи боцман Энен, покинув свой рыбацкий баркас, зашел в Шалаш, чтобы справиться о здоровье Алена.

Он очень удивился, застав в доме Жанну Мари.

Затем вдруг, без видимых причин, это удивление сменилось удовлетворением, которое старый моряк выразил столь бурно, что женщина испугалась, как бы он не разбудил больного.

Она спросила у Энена, чем вызвана его внезапная радость.

— Причиной тому одна мысль, которая пришла мне в голову, — с громким смехом отвечал боцман. — Когда мы выйдем на улицу, я о ней расскажу. Кстати, вам уже пора возвращаться на борт, и я вас провожу.

Действительно, было уже три часа ночи.

От Шалаша до Мези было не меньше часа ходьбы, и Ланго мог заметить отсутствие племянницы.

Поэтому благоразумнее было уже вернуться в деревню.

Жанна Мари взяла свою накидку, поцеловала сына и, с благоговением взглянув на крепко спящего Алена, молча последовала за боцманом Жаком Эненом.

Когда они дошли до середины болота, Жак Энен заметил какую-то кочку и остановился.

— Присядь, Жанна Мари, я поделюсь с тобой той мыслью, что пришла мне в голову. Время сейчас не совсем подходящее, но такие старые крокодилы, как я, все делают некстати.

Жанна Мари опустилась на кочку, вся дрожа, ибо она не знала, что пришло в голову Жаку Энену.

— Послушайте, молодушка, что это вы так дрожите? — спросил Жак.

— О! Просто так, боцман Энен, — ответила вдова. — Я же знаю, что вы порядочный человек.

— Да, иначе говоря, старик! Черт побери! Прежде мне было бы досадно, что хорошенькая вдовушка двадцати пяти лет меня уже не боится! Впрочем, дело вовсе не в этом.

— А в чем же, боцман? Вы меня пугаете!

— О! Пугаться незачем. Послушай, Жанна, что ты думаешь о молодом человеке, который стоит сейчас на ремонте?

— О господине Алене?

— Нуда.

— О Боже, я сейчас скажу, что о нем думаю, это же так просто. Я думаю, что если бы не он, то моего бедного Жана Мари уже не было бы в живых, и мне бы хотелось доказать господину Алену свою благодарность не только на словах.

— Что ж, ты можешь это сделать, Жанна.

— Я? Могу? Каким образом? Говорите скорее!

— Другой бы поломался вдоволь прежде, чем выложить все начистоту. Я же выстрелю одним залпом: надо выйти за него замуж, Жанна Мари.

Женщина подпрыгнула на бугорке.

— Выйти за него замуж! — воскликнула она. — Да вы шутите, боцман Энен.

— Ну вот, гарпун достиг своей цели, а теперь я буду травить канат. Повторяю, ты должна за него выйти. Только брак может спасти этого парня, иначе…

Старый моряк осекся и покачал головой.

— Иначе? — спросила женщина.

— Иначе он пропал: с ним снова случится какая-нибудь беда.

— Неужели женитьба может этому помешать?

— Послушай, Жанна Мари, — продолжал боцман Энен, — ты же должна понимать, что тот, кого с детства балуют, холят и лелеют, как обезьянок-игрунков, которых привозят из Бразилии, не может привыкнуть жить среди жаб и лягушек, как цапля, стоящая на одной ноге… Нет-нет, Жанна, парень заболеет с горя и пойдет ко дну, попомни мои слова, или же он одуреет от скуки и кончит как пират, получивший по заслугам, что еще хуже! Нет, Алену нужна семья, жена и малыши, которые будут его ублажать и веселить.

— Боцман Энен, ему, наверное, нужна богатая, молодая, красивая и счастливая женщина, а не такая, как я, ведь я уже не молода и никогда не была красивой, вдобавок бесприданница; с такой обузой жизнь и вовсе будет ему в тягость…

— Перестань! Тебе двадцать пять, и ты считаешь себя старухой? Тысяча чертей! Мне в два раза больше, а я и то не чувствую себя стариком. Ты говоришь, что некрасива? Эх, Жанна, по всему видно, что твой дядя-скряга скупится на зеркала! Ты небогата, но одна богачка парня уже бросила, и теперь ему лучше попытать счастья с бедной женщиной.