Охотник-убийца. Воспоминания оператора боевого дрона

Одно видео в те первые дни запало мне в память. Целью был член «Аль-Каиды» в Ираке. Другой аналитик выследил его однажды ночью в крошечной глинобитной хижине в пустыне.

«Предди» облетал хижину по кругу, выводя на монитор трансляцию налета штурмовой группы на дом — довольно типичная операция. Вот только на этот раз все было по-другому.

Едва успев войти, бойцы высыпали из здания и начали беспорядочно разбегаться в разные стороны. И затем, бум: тридцать секунд спустя дом взорвался. Их заманили в ловушку.

— Ты только погляди! — сказал Билл, наклоняясь к монитору. — Тот аналитик облажался! Он должен был знать, что цель была не в доме.

Каждый день штурмовые силы рискуют своими задницами, основываясь на наших разведданных.

— Ты должен знать о своей цели все, — продолжил он. — Что, если бы вы запросили «Хеллфайр», а его выпустили бы не по тому дому?

Критерии для нанесения удара беспилотником неоднократно менялись на протяжении многих лет. Как правило, к этой мере прибегали, когда мы не могли доставить наших парней на землю или не хотели рисковать их жизнями.

Билл дал мне один небольшой совет по поводу всего этого:

— Просто будь прав. Если ты ошибешься, тебя отымеют.

* * *

До меня продолжали доходить слухи о грядущей командировке. Большую часть группы отправили в Ирак на командные должности — война была в самом разгаре. Я был уверен, что последую за ними и начинал нервничать.

Ожидая своей очереди, я наблюдал, как приступили к работе остальные. Однажды утром наблюдая за мониторами в нашей столовой я увидел, как наши ребята убивают высокопоставленного лидера «Аль-Каиды» в стране, в которой американские войска не действовали. Позже СМИ скажут, что там сработало ЦРУ, но они ошибались.

На неделю меня отправили в штат Вашингтон в школу выживания, уклонения, сопротивления и побега (SERE). Я сидел связанный, с завязанными глазами и избитый, именно так, как вы себе это представляете. Программа должна была подготовить нас на случай попадания в плен — и научить нас бежать. Я научился вскрывать замки и освобождаться от наручников.

Нас было около тридцати человек, все из разных подразделений спецназа. За время курса я многое узнал о себе. Я видел, как взрослые мужчины плачут. И тренеры не относились легкомысленно к женщинам. В их глазах мы все были одинаковыми. Я вспомнил, как слышал крики девушек, когда их били по лицу.

Самым сложным было то, что ты не знал, что произойдет дальше. Это было похоже на дом ужасов, где вы, спотыкаясь, переходите из одной комнаты в другую, и в каждой комнате своя уникальная боль.

Одним из худших моментов была Коробка. Нас по отдельности запирали стоя в темных деревянных контейнерах. Счет времени терялся, казалось, проходили дни. Вперемешку включали рок-музыку и звуки плача младенцев. Когда один из нас отключился, полилась вода. Было холодно. Одного за другим они вытаскивали нас и допрашивали часами.

Вы никогда не знали, что может обрушиться на вас в следующий момент. Я узнал, что могу выдержать гораздо больше морально и физически, чем мог себе представить — но все равно чертовски уверен, что никогда не хотел бы попасть в плен на вражеской территории.

Когда я вернулся домой с тренировки, я сразу же вернулся к постижению науки дронов, которые я буду использовать в полевых условиях.

За это время мне был выдан пейджер. Он должен был всегда быть при мне, потому что я всегда был на связи. Он гудел ночью, иногда утром. Это держало нас на ногах.

В первый раз я получил сообщение из нашей штаб-квартиры после полуночи. Мы использовали эти закодированные сообщения — в основном единицы и нули — чтобы ни одно иностранное правительство, наблюдающее за нами, не могло определить, когда наше подразделение было задействовано на задании. Расшифровка кода, присланного мне той ночью, была примерно такова: тащи свою задницу в командную комнату.

Несколько часов спустя я был облачен в полную экипировку с рюкзаком, набитым снаряжением — компьютерами, жесткими дисками, оружием, поддельными документами — и погрузился в транспортный самолет с командой операторов, направляющийся… кое-куда за океан, где мы должны были организовать и выполнить учебное задание. Я не мог никому сказать, куда я направляюсь, или что я делаю, или как долго меня не будет.

Меня обучали, по сути, исчезать, скрывать, кем я был. Пребывание внутри культуры секретности одновременно и волнующе и обыденно. Волнующе — потому что я делал что-то невероятно мощное, важное и большее, чем все мы, хотя большинство людей никогда об этом не узнают, даже моя мать.

Билл и другие говорили, что не всегда легко держать все внутри. Тебе приходилось держать войну в наглухо закупоренной бутылке, даже когда инстинкты цивилизованного человека требовали выговориться и разобраться во всем. Любыми своими достижениями можно делиться только внутри группы. Ты не ждешь, что твое самолюбие потешит похвала от посторонних людей. Успех нельзя праздновать так, как это мог бы сделать нормальный человек. Награждение не было большим событием. Твоя похвала — это безликий голос по радио с коротким словом «джекпот».