— Ты мне ничего не рассказываешь, — сказала она. Она была из большой, эмоциональной семьи, в которой было принято делиться всем. — Ты не обнимаешь меня. Ты не говоришь мне: «Я люблю тебя». Как будто тебя отрезали.
Я пытался сказать ей, что это неправда, но она этого не слышала.
— Ты бы плакал, если бы я умерла? — спросила она снова.
— О, малыш, я бы расплакался.
— Не знаю, — сказала она. — Иногда мне интересно, чувствуешь ли ты что-нибудь.
В углу она заметила мою старую черную сумку — ту, которую я раньше носил с собой. Сверху лежал мой бронежилет.
— База охраняемая, ага?
Она возмутилась, что я предпочел ей другую войну. Я пытался объяснить, что это моя суть. Что мне это было нужно. Я чувствовал неутолимый голод. Я через многое прошел и многое видел.
— Ты не понимаешь, — сказал я.
Но это я не понимал. Расплата пришла позже.
Через несколько дней, весной 2013 года, я вылетел в Найроби, Кения. Оттуда в зафрахтованной «Цессне» отправился в Могадишо, изрешеченную пулями и самодельными взрывными устройствами столицу Сомали, еще одного фронта войны с террором.
В первую очередь я отправился на прогулку. Я оказался на пляже на краю аэропорта, глядя вниз со скалы на голубую падающую воду. Вдалеке в беспорядке возвышался Могадишо, один из самых опасных городов мира. Единственное, что отделяло нас от всех сил, сражающихся с «аш-Шабааб», — сетчатый забор.
Я стоял там, любуясь морем. На летное поле приземлился самолет — ежедневная доставка наркотиков. Он был битком набит хатом — дрянью, которую аборигены жевали, от которой они получали кайф и избавлялись от своих проблем. Прибывая в Могадишо вы испытываете тревожный момент, когда до вас доходит, что практически у каждого местного, прогуливающегося по улице, на груди висит «Калаш». Это был город, где могло случиться все, что угодно, где насилие могло вспыхнуть в любой момент. И все же, стоя там, я чувствовал себя спокойно и полностью контролировал ситуацию. Что-то во всем этом было просто прекрасно.
В Могадишо я ночевал в переоборудованном трейлере в сильно укрепленном городском аэропорту и провел следующие несколько недель, обучая Африканский союз тому, что я знал о сборе разведывательной информации и управлении ручными беспилотниками, вроде «Рэйвена» для обнаружения целей. Все было как в старые времена. Сегодня находишь террориста-смертника, готовящегося атаковать главную военную базу в столице, завтра ловишь парня, который делает самодельные взрывные устройства для подрыва автоколонн. А еще мы разбили дрон.
Я работал с группой, которая прибыла в страну, чтобы оказать местную поддержку угандийской армии[29]
, сражающейся с «аш-Шабааб». Беспилотник упал посреди ночи во время разведывательной миссии. Мы беспокоились, что он пропадет? А потом появится на черном рынке и возможно будет использован против нас.Это был один из ручных дронов типа «Пума», стоивший около сотни штук. Сначала GPS-локатор пинговал, но потом быстро отключился. Он мог быть где угодно.
Группе, управлявшей им, по закону не разрешалось покидать аэропорт, поэтому мы взяли группу угандийских солдат, работающих с нами, экипировались и отправились проверить последнее обнаруженное нами место обнаружения беспилотника.
Мы пробрались через заднюю часть аэропорта. На улицах стояла гробовая тишина, только песок и грязь хрустели под ногами. Мы были в полной экипировке: бронежилеты, пистолет-пулеметы MP5 с тактическими фонариками высматривают тени в поисках движения. Улицы представляли собой смесь разваливающихся лачуг и зданий, изрешеченных пулями или взорванных во время войны. Такая ситуация могла быстро пойти наперекосяк.
Запуск беспилотника RQ-20 «Пума»
Когда мы добрались до места пинга, примерно в четверти мили, там ничего не было: беспилотник исчез.
Но через несколько минут угандийцы нашли трех засидевшихся местных жителей, которые видели, что произошло. Они указывали на небо, изображали падающую птицу и махали рукой по улице, в сторону моря.
— Менты забирать птица, — сказал старший. Теперь они могут быть где угодно.
Мы отступили на базу, но в конце концов получили наводку из другого источника — беспилотник был передан сомалийскому генералу национальной разведки. Вы могли бы подумать, что это будет хорошей новостью для нас, но это не так.
Когда на следующий день мы вошли в его резиденцию в центре Могадишо в светлое время суток, в воздухе определенно витало ощущение, что мы не в своей тарелке. Сомалийские солдаты глазели с выступов стены, когда я и еще один парень из аэропорта вошли внутрь. Они редко видели прогуливающихся американцев.
Генерал встретил нас в конце большого каменного двора и провел в свой кабинет. Это был толстяк с седыми усами и прядью волос на подбородке. Он носил очки и яркие золотые часы.
— Так вы о чем вы, мужики, пришли поговорить? О каком-то устройстве, упавшем с неба? — сказал он, откидываясь на спинку деревянного стула, приятно обдувая лицо веером. — Я не уверен, что понимаю, о чем вы.
И правда, к чему любезности.