Охотник за бабочками 2

Мы с Кузьмичем переглянулись. Потом позвонили в висевший у входного люка колокольчик.

— Чего надо?

Это был, без сомнения, голос Корабля. Но было в нем что-то холодное и отталкивающее.

— Это мы, — сказали мы, — Вернулись вот.

— Вижу, что вернулись. Что дальше?

Мы снова переглянулись. Кузьмич даже за крыльями почесал у себя. От недоумения и недопонимания ситуации.

Подошел Министр, потирая руки. Оказалось, министерская яхта стоит на сигнализации, которая бьет всех слишком любопытных по рукам установленной для этого в специальном углублении совковой лопатой. На его немой вопрос я пожал плечами. Откуда я знаю, что с Кораблем случилось.

— Ты что ж это гад вытворяешь? — не выдержал Кузьмич космического произвола, — Свою собственную команду, паршивец, на борт не пускаешь. Что б у тебя от совести наружные камеры перегорели. Что б у тебя силовые установки заржавели. Скотина!

— Попрошу! — остановил его Корабль, — Не надо вот только этого. И о бывшей собственности не стоит. Нынче вышел манифест. Кто кому принадлежал, тому полное освобождение. От прав и обязанностей.

— Э-эх! — махнул крылом Кузьмич, — Что с ним, командир, разговаривать. Зажрался он совсем. Мы там, понимаешь, кровь проливали, жизнью рисковали, а он? Буржуем заделался.

— Да не ругайся ты, — попридержал я Кузьмича, — Дети могут услышать. А ну-ка, давайте отойдем.

— Вот-вот, — отозвался Корабль, — Валите отсюда и приходите только тогда, когда брюлики в кармане заимеете. А кому частный извоз! Экскурсионным группам и инвалидам скидки! До двадцати процентов! Кстати, это относится и к бывшему командиру! До двадцати двух процентов запросто могу скостить. За уродство врожденное. А с толстого, за избыточный вес, поболе возьму.

Вот эти двадцать два процента меня окончательно и вывели. Я пошарил глазами по траве, нашел подходящий булыжник и, воспользовавшись гофрированной трубой для предстартовой продувки, как по лестнице быстро вскарабкался поближе к золотым звездам. Чего-чего, а карабкаться я умею.

— Ты что это, командир? — Корабль завертел обзорными камерами, — Что надумал, спрашиваю.

— Увидишь, — пообещал я и, подкинув несколько раз булыжник в руке, с силой ударил им по самой первой золотой звезде.

Золотой пятиконечник хрустнул и отлетел в сторону вместе со степенной цифрой десять.

— Это тебе за огромные скидки!

Следом за первой, отправилась полежать на травку вторая звезда.

— А это тебе за сертифицированные частные перевозки. А вот это, за грубое обращение с законным командиром корабля. Пусть даже бывшим. Самим не летать, но и тебе звезд не достанется. Тоже мне, мандышлак нашелся. Кузьмич, подай-ка вон тот булыжник. Да нет, побольше. Ага. Сейчас мы это железо приведем в порядок.

Я замахнулся, примерившись, но так и замер.

— Стоп! — сказал Корабль, — Я все понял.

— Чего понял? — опускать булыжник я не спешил.

— А то, — Корабль передал через репродукторы звук высмаркивания, — Вы с Кузьмичем никаких шуток не понимаете.

— О каких таких шутках ты говоришь? Кузьмич, он нам голову морочит, или как?

— Ждал я вас, — грустно захныкал корабль, — У меня и стол накрыт специально для встречи. Просто решил немного подшутить. А вы… Всякими мандышлаками обзываетесь. Обидно ведь.

— Кузьмич, проверь-ка насчет столов. Если входной шлюз откроет. А я пока, на всякий разный случай, здесь посижу.

Кузьмич подлетел к входному люку.

— Открыл, — сообщил он, — Заходить что ль?

— Заходи, разрешил я, — Только осторожней.

Несколько минут Кузьмича не было слышно. Потом таки он появился. В одной руке здоровенный кусок сухаря, в другой огрызок от яблока.

— Все нормально, командир. Волчара не врет. Столы ломятся. И даже наши с тобой фотографии в черных рамках на стене болтаются.

— А я что говорил, — в голосе Корабля звучала откровенная обида, — Эх, командир, командир! Как ты мог такое про меня подумать. Я ж ради тебя на все готов. Ты только камушек то откинь подальше. Спасибо. Милости просим на капитанский мостик. Отобедать. Толстяк, ты пока к своей яхте не лезь. Под охрану она взята. Потом разберемся. А пока заходи.

Не знаю, врал ли Корабль про ожидание, или нет, но стол был накрыт на всю ширину его металлической души. И выпить что, и закусить. Даже макароны караваевские имелись. Но ни это меня обрадовало. А то, что как только я вошел внутрь, как на шею мне бросился мохнатый Хуан, обнял меня своими отростками-глазами, и так до конца дня на мне и висел.

Многое бы он мог мне рассказать. Многое. И про Вселенский Очень Линейный всю правду бы выложил. Но зачем старое ворошить. Оно как-то спокойнее думать, что все хорошо. А то, что наши с Кузьмичем голографии в черных рамках висят, да на командирском сидении мемориальная доска установлена со словами «На этом месте сидел командир Сергеев», никакой роли не играет. Может быть от горя великого, да от потери душе щемящей Вселенский так себя при встрече повел. А может и шутил. Одним словом — мандышлак.