Охотник за мечтой

Хотя Арден, честно говоря, и сам еще не мог оставить постель, услышав предписание доктора, он вздохнул, закрыл глаза и, скривившись, проглотил микстуру. Большой промежуток времени выпал из его памяти. Арден чувствовал себя слабым, ему хотелось спать, и сейчас, полусидя и опираясь на подушки, он был не против снова лечь.

– Здесь была Зения, – сказал он.

– Была, – подтвердила няня, – и доктор сказал, что она великолепная помощница, умница.

– Где она?

– На Бентинк-стрит, сэр, и если у нее достаточно разума, то спит.

– Когда она придет снова?

– О, сэр, стыдитесь. Не хотите же вы сказать, что она лучшая сиделка, чем Генриетта Лэм? Мадам должна заботиться о своем ребенке, а я буду ухаживать за вами, пока вы снова не встанете на ноги и к тому же не обретете разум, потому что я должна увидеть человека, который не станет делать несчастной жизнь своей жены, которая боролась за его выздоровление.

– Она могла бы взять Бет и расположиться в соседнем номере.

– Фу, неужели вам доставит удовольствие, если она будет смотреть на вас, когда вы все еще выглядите как какая-то драная кошка? У нее есть чистюля и красавчик мистер Джоселин, а на вас, сэр, при дневном свете лучше не смотреть.

– Мистер Джоселин? – отрывисто повторил Арден и раскашлялся.

– Он приходит каждый день и часто остается обедать, – доложила миссис Лэм, бросив на него проницательный взгляд.

– Что здесь такое? – хрипло спросил Арден, приподнявшись в постели, когда миссис Лэм подала ему поднос с разложенной на тарелках отвратительного вида мешаниной разных цветов.

– Рубленая телятина, грушевый пудинг и тушеная репа.

– Я не могу. – Арден отвернулся.

– Мистер Джоселин очень симпатичный, – бурчала она, забирая поднос, – холостой, ему, несомненно, приятно для разнообразия пообедать с леди. Сейчас он уехал в Эдинбург, но после Сретенья вернется.

– Вы мучительница, миссис Лэм. – Арден откашлялся, мрачно глядя на поднос в руках няни.

– Ну вот, теперь вы поняли, как все обстоит. Но я, вырастив не один десяток мальчишек, привыкла к таким грязным оскорблениям со стороны своих подопечных.

Однако, несмотря на предсказание миссис Лэм, Арден оказался не таким уж плохим пациентом. Он услышал от нее, что чуть не умер – второй раз всего за несколько лет, – но сам он плохо помнил последние дни. Ему пришел на память окутавший его адский холод, и, с трудом сосредоточившись, он вспомнил внезапно покрывшую кожу сыпь, но больше ему ничего не приходило в голову, кроме бессмысленных видений и того, что его навещали Зения и его отец. По сравнению с его кошмарной борьбой за жизнь после ранения в пустыне, с неделями агонии и беспамятства, нынешняя мягкая постель и заботливое ухаживание казались просто блаженством.

Арден не чувствовал настоящей боли, только горло саднило, но тело и мозг сковала усталость. Он даже не возражал против ежедневного присутствия отца. Граф приходил и, сидя возле него, часами подряд что-то читал и писал, но почти не разговаривал и оставлял поручения и строгие наставления миссис Лэм, которая инстинктивно точно чувствовала, как далеко ей можно заходить. Время от времени Арден разговаривал с отцом на такие безобидные темы, как погода и трофеи январской охоты на куропаток, но граф выглядел необычайно подавленным и даже смущенным. Доктор приходил и уходил и наконец объявил, что его пациент может сидеть в кресле и ходить по гостиной. Арден стал чувствовать себя лучше, у него прошла сонливость, его не тянуло все время лежать и уже не так тошнило при виде еды. Наступил в своем роде почти приятный период времени. Арден терпеливо ждал, пока его тело само обретет прежнюю форму, ждал с новым, небывалым прежде спокойствием, основанным на уверенности, что Зения его любит. Над ним ежедневно насмехались, пугая мистером Джоселином, но Арден не принимал его всерьез. Он знал, что каждый день отец посылал Зении отчет о его состоянии, и если бы Арден очень захотел, он мог бы ее повидать, но из гордости решил не ходить туда, помня правдивое замечание миссис Лэм, что на него неприятно смотреть. С исчезновением коревого высыпания вся его загоревшая в пустыне кожа покрылась пятнистой коркой, и он не желал, чтобы на него смотрели как на какого-то разукрашенного петуха. Он хотел сначала сам написать Зении, рассказать ей, что он чувствовал, как, проснувшись, увидел ее поющей, но, двадцать раз начиная писать, упирался в неуклюжее и пустое «спасибо», которое выражало его мысли хуже, чем простое молчание. Арден решил ждать. Один раз он спросил отца, говорила ли Зения что-нибудь о будущем, но граф покачал головой:

– Нет. Когда я в первый раз пришел к ней – до того как узнал, что ты болен, – она сказала, что еще не может дать ответа. Но с тех пор она ничего не говорила. Я только дважды виделся с ней и то очень коротко. Она, видимо, чувствует себя хорошо, и мисс Элизабет совершенно поправилась.

– Надеюсь, вы ничего не говорили о том дурацком плане отправить ее за границу? – нахмурился Арден.