Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств

В случае нынешней серии убийств гораздо важнее, как я считал, действовать упреждающе, то есть использовать совместные усилия полиции и средств массовой информации, чтобы заманить душегуба в ловушку. Например, я предложил организовать среди местных жителей обсуждения этих преступлений. У меня были основания полагать, что убийца рано или поздно объявится на одном из таких диспутов. Кроме того, возможно, удастся выяснить, имеем мы дело с одним или несколькими преступниками. Я придумал еще один трюк: объявить в новостях, будто полиция нашла свидетелей похищений. Предчувствие подсказывало мне, что мы вынудим убийцу к собственным «упреждающим действиям»: он постарается убедить остальных, что оказался поблизости совершенно случайно. Но уверен я был только в одном: кто бы ни стоял за этими зверствами, он, в отличие от меня, не знал усталости.

Затем я дал несколько советов по поводу допроса подозреваемых — как тех, кого копы вычислят самостоятельно, так и несчастных безумцев, которые неизбежно подойдут под описание крайне распространенного психотипа. Остаток дня мы с Макилуэйном и Уокером посвятили осмотру мест, где обнаружили трупы, и к моменту возвращения в отель я был выжат как лимон.

За бокалом горячительного в баре отеля, где мы с Блейном и Роном пытались развеяться, я признался коллегам, что чувствую себя неважно. Голова по-прежнему адски трещала, я опасался, что подхватил грипп, и попросил ребят подменить меня на завтрашней встрече с полицией. Надеясь, что денек в постели поставит меня на ноги, я пообещал вернуться в строй в пятницу. Пожелав своим помощникам спокойной ночи, я отправился к себе в номер и повесил на дверь табличку «не беспокоить».

Все, что я помню, это как уселся на кровать и начал раздеваться. Мне было очень плохо. В четверг мои коллеги-агенты отправились в здание суда округа Кинг и продолжили развивать идеи, обрисованные мной накануне. Как я и просил, меня не трогали, позволив отоспаться и подавить болезнь в зародыше.

Тревогу забили в пятницу утром, когда я не спустился к завтраку. Ребята позвонили в номер, но никто не снял трубку. Тогда они поднялись ко мне и стали колотить в дверь. Все тщетно.

Не на шутку встревоженные, агенты обратились к управляющему и потребовали ключ от моего номера. Но когда они отперли замок, путь преградила дверная цепочка. И тут из глубины комнаты донесся приглушенный стон.

Выбив дверь, парни ворвались внутрь. По их словам, я валялся на полу «в позе лягушки», полураздетый, и, похоже, пытался дотянуться до телефона. Левая половина тела тряслась в конвульсиях, а еще, как позже уверял Блейн, я «весь пылал».

Из отеля немедленно позвонили в больницу Суидиш, откуда за мной выехала скорая. Блейн и Рон тем временем оставались на телефоне с диспетчерской, то и дело сообщая текущие данные: температура перевалила за 41 градус по Цельсию, пульс — 220. Левую сторону напрочь парализовало, припадки продолжались и в карете скорой. В медицинском заключении отметили «симптом кукольных глаз»: взгляд расфокусирован и привязан к одной точке.

Едва мы оказались в больнице, меня тут же обложили льдом и накачали слоновьей дозой фенобарбитала внутривенно в попытке унять конвульсии. Доктор потом признался Блейну и Рону, что такой дозой можно было бы усыпить чуть ли не весь Сиэтл.

Он также сообщил, что, несмотря на все усилия врачей, шансов у меня мало. Томография показала обширное кровоизлияние в правом полушарии головного мозга, спровоцированное сильным жаром.

— Проще говоря, — пояснил доктор, — мозг спекся до корочки.

Было 2 декабря 1982 года. Моя новая страховка вступила в силу днем ранее.

Начальник моего отдела Роджер Депью отправился в школу к Пэм, чтобы лично ей обо всем рассказать. Потом Пэм и мой отец Джек вылетели ко мне в Сиэтл. Девочек оставили на попечение Долорес, моей матери. В аэропорту родных встретили двое агентов из регионального отделения ФБР в Сиэтле, Рик Мейтерс и Джон Байнер, и сразу же повезли в больницу. Только там они узнали, насколько все плохо. Доктора старались морально подготовить Пэм к моей смерти: мол, даже если я выживу, то ослепну и стану овощем. Будучи католичкой, жена пригласила священника, чтобы меня соборовали, но тот отказался, узнав, что я пресвитерианец. Тогда Блейн и Рон выставили его за дверь и отыскали другого священника, без предрассудков, умоляя его помолиться за меня.

Целую неделю я был в коме, болтаясь между жизнью и смертью. По правилам отделения интенсивной терапии навещать меня могли только родные, так что мои коллеги из Куантико, Рик Мейтерс и другие ребята из местного отделения ФБР срочно заделались моими близкими родичами. «Большая у вас семейка», — с иронией заметила в разговоре с Пэм одна из медсестер.