Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств

Почти ни с кем, даже с женой, нельзя поделиться тем, что составляет работу сотрудника правоохранительных органов. Не очень-то хочется тащить в дом истории о том, как днями напролет рассматриваешь изуродованные трупы, среди которых попадаются и дети. За ужином не принято говорить: «Сегодня попалось интересненькое убийство на почве сексуального садизма. Сейчас расскажу». Вот почему копов нередко тянет к медсестрам и наоборот: в каком-то плане ремесло у них похожее, и они могут понять друг друга.

И даже прогуливаясь по парку или лесу, скажем, со своими девочками, я примечаю похожие детали и думаю: «Прямо точь-в-точь как там, где мы нашли ту восьмилетку». И сколько бы я ни дрожал за безопасность дочерей, навидавшись в жизни всяких ужасов, порой мне бывает трудно воспринимать всерьез незначительные, хоть и крайне важные шишки и ссадины, неизбежные в детстве. Иной раз я возвращаюсь домой, и Пэм рассказывает, что одна из девочек свалилась с велосипеда и теперь рану придется зашивать, а в памяти у меня вспыхивает образ другой девочки, сверстницы моей дочери, и все те швы, которые пришлось наложить патологоанатому, чтобы подготовить тело к похоронам.

У Пэм был свой круг друзей, местных активистов, но меня они мало интересовали. Кроме того, из-за моих постоянных командировок львиная доля домашних хлопот — воспитание детей, счета, уборка — лежала на плечах жены. И это лишь малая часть проблем, раздиравших тогда нашу семью. Не сомневаюсь, что по меньшей мере старшая дочь, Эрика, чувствовала повисшее в доме напряжение.

Меня никак не отпускала обида на Бюро и его порядки за то, что со мной случилось. Месяц спустя после возвращения домой я сидел на заднем дворе и сжигал опавшие листья. Повинуясь импульсу, я зашел в дом, собрал все копии психологических портретов и написанные мной статьи, вынес их наружу и швырнул в огонь. Избавившись от целой кипы макулатуры, я получил хорошую эмоциональную разрядку.

Еще несколько недель спустя, когда я снова смог водить машину, я решил отправиться на Национальное кладбище Куантико, чтобы посмотреть, где мне предстояло быть похороненным. Могилы там расположены по датам смерти, так что, умри я первого или второго декабря, мне досталось бы самое неприятное место: моей соседкой стала бы совсем юная девушка, которую зарезали по пути домой неподалеку нас. Я как раз занимался ее делом, и виновного до сих пор не нашли. Предаваясь размышлениям на ее могиле, я вспомнил, сколько раз сам советовал полиции установить наблюдение за кладбищами, не сомневаясь, что убийца захочет навестить свою жертву. Забавно, если по подозрению в том преступлении схватят и меня.

С момента инсульта, настигшего меня в Сиэтле, прошло уже четыре месяца, но я по-прежнему сидел на больничном. Состояние усугубилось тромбами, образовавшимися в ногах и легких из-за продолжительного постельного режима, и каждый день жизни давался мне с огромным трудом. Я по-прежнему не знал, смогу ли вообще работать, а если смогу, сохраню ли уверенность в себе. А тем временем Рой Хейзелвуд из числа инструкторов отдела поведенческого анализа по совместительству взвалил на себя все мои незакрытые дела.

В Куантико я наведался только в апреле 1984 года, выступив с лекцией перед пятьюдесятью действующими профайлерами региональных отделений ФБР. Ноги у меня все еще отекали из-за тромбов, и в аудитории я появился в домашних тапочках. Агенты из разных уголков страны встретили меня стоячей овацией. Спонтанность порыва подтверждала их искреннее восхищение: эти люди лучше всех понимали, чем я занимался и какие методы всеми силами старался внедрить в Бюро. Впервые за много месяцев меня оценили и одобрили. И я почувствовал себя как дома.

Через месяц я вернулся на службу.

Глава 1. Мысли как убийца

Поставь себя на место охотника.

Именно так я и работаю. Вспомните фильмы о дикой природе: вот лев на просторах Серенгети в Африке. Он следит за огромным стадом антилоп на водопое. Но каким-то образом — мы видим по глазам — он выбирает одну из тысячи. Он выработал в себе умение чуять слабость, уязвимость, нечто такое, что делает единственную антилопу из всего стада его будущей добычей.

То же самое и с хищниками среди людей. Я становлюсь одним из них, каждый день я охочусь, выслеживаю жертву, выжидаю удобный момент. К примеру, вот я в торговом центре. Здесь бродят тысячи людей. Я направляюсь к игровым автоматам и, оглядывая полсотни ребят, должен превратиться в охотника, в тонкого психолога, угадать, кто из пятидесяти с лишним детей самый уязвимый, кому быть жертвой. Нужно смотреть, как ребенок одет. Уметь подмечать внешние невербальные признаки. И делать это в мгновение ока, как настоящий профессионал. Выбрав цель, я начинаю действовать. Я должен точно знать, каким образом можно тихо, без лишнего шума и не привлекая внимания, вывести ребенка из торгового центра, пока его родители отовариваются двумя этажами ниже. Я не имею права на ошибку.