Охотник за воспоминаниями

Ланс закивал головой, а Берта рассказывала дальше, о том, к чему привела жадность ее предков.

Однажды в их ловушку попал ворон Эйе, один из двух хранителей леса, создание самой Цветущей. Люди сразу смекнули, что птица непростая, стали думать, как завладеть силой ворона. Попробовали превратить в камень, чтоб никуда не улетел, и его сила всегда была с ними. Но птица с каменными перьями все равно пыталась взлететь. Тогда камень превратили в металл. Отнесли в кузницу и выковали из него клинок с помощью магии. В клинке сплелись камень, металл, божественная сила и ненависть Эйе к своим мучителям. Не успел кузнец взять готовый клинок в руки, как тут же сам перерезал себе горло.

Отведав крови, клинок превратился в каменно-железную птицу. Но не смог далеко улететь. Теперь он жаждал крови, и по своей воле то становился птицей, то оружием.

Цветущая прогневалась на жителей деревни за то, что испортили ее создание, сделали из хранителя жизни кровожадного убийцу. И разбирать кто прав, а кто виноват, не стала. Все деревенские превратились в птиц и будут птицами до тех пор, пока ворон не вернется к богине.

Ланс был потрясен. Услышь он раньше такую историю, отнес бы ее к легендам и старым сказкам. А вот, сидит перед ним тётка Берта- Ворона, и выходит, все это – правда!

– А как давно это было? – спросил он. – Ваши предки пытались вернуть клинку прежний вид?

– Да уж лет триста прошло, – ответила Берта. – А вернуть Эйе вид птицы людям не под силу, кто его в руки берет, точно с ума сходит, своей воли у него нет, выполняет, что ему клинок шепчет, а у того одно на уме – кровь пустить. Поначалу чуть не вся деревня друг дружку перерезала, потом попал в чужие руки, и где он теперь – никто не знает. Были смельчаки, отправлялись его искать. Только ни один не вернулся.

– Выходит, вы так и живете уже три столетия, превращаетесь в птиц и скрываетесь от людей?

– А что еще нам делать? – горестно завздыхала Берта. – Ведь прознает кто, разорят все хозяйство, днем-то и защитить некому! А магии у нас, сам видишь – никакой! Эх, прогневили предки Цветущую, век теперь нам мучиться.

Ланс даже не знал, что и сказать. Все в этой истории ему казалось странным, и, несмотря на гостеприимство тётки-Вороны, очень хотелось оказаться подальше от проклятой деревни.

– А ты ложись, ложись, отдохни пока до утра, – захлопотала она, дала Лансу подушку, стеганое одеяло. – Я пока к Ивонне схожу, одолжила ей макитру, надо забрать. И всегда она так, вертихвостка, возьмет и не несет назад, хоть ты тресни! Ну, уж я ей все выскажу…

Берта поплотнее закуталась в свой платок и убедившись, что Ланс устроился на лавке, решительно вышла за дверь.

Нет, задерживаться он здесь точно не станет. Вот только выспится…

Лансу снилась поляна виверн.

Солнечный свет дробился разноцветными брызгами, переливался радугой на чешуйчатых боках огромных ящеров. Они окружили его, смотрели внимательно, чего-то ждали. Но чего?

Самый большой самец, тот самый, что напал на Ланса, нетерпеливо ударил хвостом, чуть присел на задние лапы и взмыл в небо. Его гортанный клекот донесся сверху и вслед за ним одна за другой взлетели другие виверны. С шумом распахивались широкие крылья, ветер трепал волосы Ланса, обдавал лицо, тревожно и сладко ныло в груди.

За взрослыми стали взлетать подростки. Он узнал оранжевобрюхую тыковку Джонси, серо-стального Пепла. Вскоре на поляне остались одни малыши. Они задирали смешные круглые головы, трепыхали крылышками, нетерпеливо подпрыгивали. Но их крылья были еще слишком малы и не могли поднять детенышей в воздух.

Ланс ощутил себя таким же беспомощным. Ему безумно хотелось в небо. Подняться над вершинами старых елей, всем телом ощутить радость полета, слияние с воздушной стихией. Он может, он должен летать! Достаточно только захотеть, и за его спиной распахнутся крылья. Никогда ничего в жизни он не хотел так мучительно и страстно. И Ланс знал – это желание осуществимо.

– Иш-Шааль! – закричал он запрокидывая голову, раскинув руки.

Волна силы ударила в грудь и он запылал изнутри. Тело плавилось, готовое поменять форму, отрастить крылья, устремится в высь. Еще немного – и он будет там!

Страшная боль обрушилась на него, вышибая дух, бросая на колени. Он заперт в клетке человеческого тела, как птенец в скорлупе. Его засунули в прочную, как панцирь, безжалостно холодную оболочку, запечатали истинную силу, лишили настоящего счастья – летать! По щекам катились горячие слезы, боль раздирала все его существо.

Он закричал в отчаянии:

– За что?!

Будто его мог слышать некто, чья злая воля обрекла Ланса навечно быть человеком.

Ланс не сразу понял, что сон уже кончился. Сердце неистово колотилось о ребра, горло горело. Он бросился к столу, нашел оставленный теткой Бертой травяной отвар, жадно выпил. Немного полегчало, в голове прояснилось, но оставаться на месте он уже не мог.

За окном уже посветлело, наступило утро. Ланс вышел из дома, вдохнул холодный сырой воздух. Птичий гомон напомнил ему о судьбе обитателей этого места, а ведь он даже не удосужился спросить у Берты, как называется деревня.

– Кар-рр!