"Охотник. Здесь слезам не верят!"(СИ)

Они не сразу начали его бить. Вначале смеялись, дразнили, протягивая к нему руку, в которой лежал пластиковый бокс с восхитительно пахнущей картошкой, потом начали отталкивать, пихая в грудь ногами и руками, стараясь не пачкать руки, затем начали материться, выбирая выражения покруче, не обращая внимания на своих девчонок. Впрочем - девчонки могли завернуть ругательства и посложнее, так что ничуть не удивились, и лишь возмущенно загалдели, когда парни начали пинать бродягу.

Пинали не сильно - так, поучить наглеца. Несильно - до тех пор, пока тот в очередной раз не упал - как раз на белую приору Валька, любовно вымытую своими руками (на мойке поцарапают!). Притом - своей поганой спиной снес водительское зеркало - не совсем снес, просто загнул, но какого хера?! Покуситься на святое, на "тачку"! Какой нормальной пацан это потерпит, да еще и от мерзкого бомжары?!

Если бы бродяга был стариком - седоволосым, морщинистым, дряхлым - скорее всего, ему все это сошло бы с рук. Но бомж был молод, высок, только двигался как-то странно, дергано, будто обкуренный, или обколотый, как зомби из пиндосского сериала. Ну а раз молодой борзеет - тогда получай!

Валек пинал бомжа уже всерьез, остервенело, яростно, забыв о том, что едва избежал реального срока по "хулиганке". Стоит сейчас появиться ментам - и каюк! Загребут, припишут нарушение режима, и "условняк" превратится в три года у параши! Но ярость застила разум, глаза накрыла пелена, и даже подружка, Ленка Никифорова, повисшая на плече, не могла его остановить! Да и что она сделает против деваяностокилограммового парня, который совсем даже не чужд "качалке"? Крепкие руки, дубовая голова - как говорил мастер Семен Михалыч. Простой парень из подмосковья - не хуже, и не лучше многих - таких же, как он.

Толкнул Ленку - чуть не упала, заголосила. Повернулся к ней, обложил - пока обкладывал, бомж умудрился подняться, и снова: "Дай! Еду - дай!"

Валек примерился, перенес вес на носок правой ноги, развернулся для хлесткого удара, способного своротить челюсть любому, не только придурку в дурацком плаще, и выстрелил натруженным кулаком, из-за которого как раз едва не загремел на нары (Выбил зубы одному черножопому - а нефиг шататься, где не попадя! И замечания делать пацанам!).

Кулак уже предвкушал хруст хрящей, ноющую боль от соприкосновения с черепом наглеца, ощущения горячей мокроты - но ничего этого не получилось. Вместо того носитель зубодробительного кулака вдруг поднялся в воздух, перевернулся вверх ногами и рухнул на пыльную плитку, уложенную по приказу ненавидимого "настоящими москвичами" Собянина, исчадья ада, заполонившего своей плиткой всю столицу и не дающего москвичам жить так, как они хотят.

Удар о тротуар был таким сильным, что изо рта Витали вырвался едва ли не фонтан слюны, окрашенной розовым - в довершении ко всему он жестоко прикусил язык, сразу же наполнивший рот пригоршней крови. Сознание помутилось, и Виталик вырубился не хуже, чем если бы получил в челюсть от Майка Тайсона, известного своими нокаутирующими ударами.

А бомж тем временем подошел к капоту приоры, и стал есть из коробочки, оставленной Виталей - руками, механически засовывая картошку и ее содержимое в свою уродливую пасть. Выглядело это гадко - кусочки смеси-наполнителя падали на светлый плащ, ползли по нему, оставляя дорожки слизи, будто мерзкие садовые слизняки, но бомж не обращал внимания на подобные мелочи - он совал в рот куски, захватывая грязными пальцами кашеобразную массу, глядя в пространство остановившимся взглядом удивительно синих, каких-то нереально синих - глаз.

Никто ничего не понял - все застыли на месте, как соляные столбы, и только когда Ленка дурным голосом завопила: "Убииил! Ты убииил его, сука!" - сообразили что какой-то там поганый бомж только что вырубил Витальку, их пацана, их признанного авторитета, и просто дружбана, за которого они должны порвать любого - как говорит пацанский кодекс.

И тогда вся стая, все четверо пацанов - крепких, спортивных, двинулись на бомжа - покарать! Покарать за наглость, за противную рожу, за Виталю - ни за что, внатуре, брошенного в пыль! Да просто за то, что жизнь не совсем удалась, и потому, что могут хоть на ком-то выместить свою злость и разочарование! Как он смел, грязный, вонючий, посягнуть на Пацана? На Своего? Того, кого он и пальцем коснуться не смеет!

Бомж доел картошку, облизнул пальцы, аккуратно поставил на место пустую коробку. На поедание здоровенной картохи с четырьмя наполнителями у него ушло не больше десяти секунд. Он буквально всосал содержимое контейнера, как унитаз всасывает хозяйское дерьмо. Рраз - и нету!

Когда Михась был уже на расстоянии удара, бомж вдруг раздвинул окровавленные губы и хрипло каркнул:

- Еще! Еду! Хочу есть!