Охотники на мамонтов

Кровь кипела в нем, когда он вспоминал Куолу, его звериный вой, погоню за Кандой и свою неожиданную с ним схватку. Узнал ли его колдун в вечернем сумраке леса?..

В его мозгу вспыхивали и гасли искры. Слов у него не было. Одно слово заменяло ему все: Канда!

Поздно забылся он тяжелой, беспокойной дремотой. В землянке было душно и тесно. Вместе с Чернобурыми спали двадцать гостей — охотники Красных Лисиц. Лежали все вповалку на оленьих мехах. Люди дышали, храпели, бормотали во сне. Чад от угасающего костра смешивался с теплым и тяжелым запахом спящих.

Под утро ему приснилась Канда. Он видел, будто она сидит в овраге около ручья и мочит в воде свои стройные ноги. Сидит так беспечно и не знает, что сейчас придет Куолу и уведет ее.

Ао должен ее спасти. Ему нужно только подойти и погладить ее по голове. Но нужно сделать это скорее, скорее. А то будет поздно. Вот он уже спускается в овраг. Он торопится, бежит, он уже близко. Ао хочет приблизиться к ней, но в этот момент огромный, лохматый носорог выскакивает из-за кустов и становится между ними…

Носорог смотрит на него зловеще, становится на дыбы и — превращается в вурра. Медведь идет ему навстречу. Глаза у него хитрые и злые, как у Куолу. Ао хочет бежать и не может. Ноги будто связаны. А медведь все ближе и ближе…

Ао крикнул и проснулся. Весь он обливался потом, а сердце его стучало, как у птицы, зажатой в кулак.

— Куолу! Это был Куолу!

И вчерашний медведь, которого он прогнал горящей палкой, значит тоже не кто иной, как оборотень и колдун.

Ао сделал усилие и сел на меховой постели. Дышать было тяжело. Кто-то ночью закрыл для тепла отдушину. От этого в землянке еще больше сгустился запах потных тел, чад от углей и едкий дух сырых кож, содранных с убитых оленей.

Ао на коленях подполз к выходной дыре, отодвинул заслонку и вылез наружу. Здесь он ободрился, и ночные страхи разлетелись, словно подхваченные ветром клочья дыма.

— А, старая выдра! — шептал он. — Это ты приходил, высматривал Канду. Погоди! Огня ты все-таки боишься…

Ао пощупал «кабаний клык», который был пришит у него на груди. Этот амулет дала ему мать. Уже не раз он приносил ему удачу и спасал от смерти.

Солнце еще не всходило, но было где-то близко за белым пологом тумана. Оттуда уже сияли его лучи и обливали золотым блеском светлые края облаков.

Ао вздохнул полной грудью. Крепкая молодая радость била в нем веселым ключом. Жажда томила его. Пить жители поселка ходили на дно оврага. Ао сбежал вниз и стал черпать горстью студеную воду.

Вдруг он повернул голову и остолбенел… Немного ниже по течению полускрытая глыбой известняка сидела Канда.

Как он мог ее не заметить? Она сидела на камне спиною к нему и мочила в воде свои ноги. Короткая безрукавка прикрывала ее стан. Сон и явь смешались в сознании Ао. Он не знал, где кончалось одно и где начиналось другое. Он зорко огляделся. Нигде не было ни носорога, ни медведя.

— Канда! — позвал тихонько Ао.

Девушка не оборачивалась. Было видно, что она давно его заметила и нарочно сидит отвернувшись. Она не уходила, — значит, ждала. В несколько прыжков Ао очутился около и сел рядом на тот же камень.

— Канда! — сказал он еще тише. — Ао прогнал Куолу. Не бойся! Ни вурра, ни Куолу. Никого не бойся! Ао не даст!

Пока он говорил, Канда все ниже и ниже клонила голову к коленям. Лицо ее пылало и кровь заливала ее щеки, шею и плечи.

Лесные свадьбы

С утра девушки начали готовиться к играм. Из мешков и сумок вытаскивали лучшие наряды и украшения: летние безрукавки, расшитые разноцветными мехами, красивые ожерелья из раковинок и молоденьких хвойных шишек, бахрому из хвостов маленьких зверьков и из птичьих перьев.

Те, кому очень хотелось казаться покрасивее, привешивали к ушам костяные подвески. Другие румянили щеки оранжевой охрой или проводили красные полоски на лбу и на плечах.

Некрасивая Цакку нацепила на подбородок блестящий перламутровый кружок, вырезанный из раковины речной двустворки. Уже давно для этой цели в нижней губе ее были сделаны две дырки. А чтобы они не зарастали, в них продернут шнурочек, свитый из крепких волокон подорожника. В первое время губа болела, нарывала и гноилась. Было так больно, что Цакку потихоньку плакала. Но зато, когда ранка зажила, она с гордостью поглядывала на своих подруг, у которых не хватало смелости сделать себе такую операцию. Ее круглое лицо сияло счастьем, когда она вышла на игры с драгоценным перламутром на подбородке. Она считала себя теперь первой красавицей поселка.

Меньше всего украшений было на Канде и на Балле. Обе они знали, что хороши и без румян.