Охотники за алмазами. Открытие века

А Курбан Заманович сосредоточенно двигал и двигал. То быстрее, то тише. Однообразные, утомительные движения. Перекиньгора недоуменно пожал плечами: а что, мол, этим добьешься… Лагутин ждал лишь момента, чтобы взять всю власть в свои руки и пока сдержанно терпел.

Но вот после многочисленных безуспешных попыток квадрат вдруг чуть сдвинулся с места, медленно, как бы нехотя повернулся, а затем закрутился на глазах, ускоряя движение. Буровая весело задрожала.

— Пошла!

Курбан Заманович передал рычаг тормозчику, дал знак Перекиньгоре продолжать работу, отошел от станка.

— Быстро ликвидировали! — кричал ему Лагутин, пожимая руку. — А я думал, застряли!

— Совсем даже ерунда! — отозвался старый мастер, довольный исходом дела. — Не такое приходилось видеть.

В тот же день в красном уголке собрались бурильщики, свободные от вахты, и Курбан Заманович рассказывал о разных случаях и авариях, пожарах и выбросах. Попутно давал советы. За долгую жизнь на буровых он много повидал и много услышал от других. На прощанье старый мастер пожелал им высокого фонтана.

4

После отлета старшего Далманова зима еще долго тянулась, и морозы держались почти до майских дней. Снег лишь слегка посерел, местами стал ноздреватый. Но дни заметно становились длиннее, и солнце поднималось все выше. Иногда оно выглядывало в окошко между туч, и сразу все вокруг искрилось, полнилось весенним ласковым светом. Прозрачные сосульки свисали с крыш, и по ним сбегали первые талые капли. А однажды утром в березняке, неподалеку от буровой, Антон Чахин увидел юркую серенькую пташку — трясогузку. Она долбила ноздреватый снег у закраинки лужи. Антон улыбнулся: «Ледоломка возвратилась. Весну принесла на крыльях. Скоро ледоход!»

А буровая все гудела и рокотала, с бешеной скоростью вращался тяжелый ротор, шли в нутро земли все новые и новые «свечи». Все чаще мастер Лагутин задумчиво колдовал над шламом, кусочками выбуренной породы и вынесенной из глубины промывочной жидкостью. Возьмет комочек, разотрет в пальцах, понюхает. А если что насторожит, тогда высушит комочки, поджарит в жестянке, разотрет в порошок, на вкус попробует, понюхает, через увеличительное стекло поглядит и — почти безошибочно определит подземные пласты породы, сквозь которые прошло долото. Лабораторные анализы лишь подтверждали то, что говорил мастер. И Лагутин только усмехался: много ли кумекают в тонкостях бурения девчонки-вертихвостки в лаборатории?

А в лаборатории накапливались керны — вынутые из скважины пробы. Поднять их с глубины не так-то просто: то рассыплются при подъеме, то размоет их струей глинистого раствора, а то и сами по себе раскрошатся. И тогда опять все сначала: опускают бурильный инструмент, свинчивают трубы и выгрызают в породе новый столбик пробы…

Далманов все чаще и чаще заглядывал в лабораторию. Изучал результаты анализов, сопоставлял их, склонялся над вынутыми столбиками породы. Черные, коричневые, бурые… Этот с пятисотметровой глубины, а тот — с тысячной… Фарман внимательно рассматривал их, нюхал, пытаясь уловить привычный и родной запах нефти, тер, рассматривал под микроскопом. Никаких признаков… А долото уже пробуривает последние сотни метров, достигая проектной глубины. Там сплошной известняк. А в таких отложениях еще никто никогда нефть не встречал… Меловые отложения, типичные для всей Западно-Сибирской низменности.

Первая разведывательная скважина не выдала нефтяного фонтана. Не дала и вторая, которую пробурили на Черномысской заимке, в восемнадцати километрах от Ургута. Она только порадовала кернами. Вынутые из глубины столбики породы доносили специфический запах, словно их нарочно обрызгали бензином. Зернисто-серая, с блестящими крапинками известковая порода доносила дыхание нефти…

Весна прошла буйным половодьем, и еще не везде сошел снег, как появились несметные тучи комарья и гнуса. Ни укрыться от них, ни спрятаться. Их не отпугивали ни грохот буровой, ни выхлопные газы, ни запахи солярки и машинного масла. Комарье и мошкара мешали работать и отдыхать, спать и есть, ибо лезли прямо в рот и падали в миску с супом… А ночью гнус проникал под марлевые пологи, налетал в дома, палатки, землянки. Искусанные дети раздирали до крови ранки, ходили в слезах и жались поближе к дымокурам, задыхаясь от едкого дыма. Никакая одежда не спасала. Мошка забивалась в рукава, в носки… Женщины, не зная, как уберечь детей, мазали их всякими мазями и нещадно ругали летучих разбойников, тайгу, болота и своих мужей, которые завезли их на погибель в эти края…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1