Охотники за душами

– Проснись! Просыпайся скорее, девочка! – раздается чей-то тихий, но настойчивый шепот.

Кто-то сильно трясет меня за плечо. Я открываю глаза и вижу перед собой обветренное лицо раба. Щеки его совсем исхудали, глаза, обведенные темными кругами, глубоко запали, и без того худое тело совсем истощало. Где только он берет силы? Последние три дня, с тех пор как мы сбежали с виллы, Кустос не ел ничего, кроме горстки ягод, и почти не спал. Мой Защитник отдавал мне львиную долю всего, что ему удавалось насобирать в лесу, и неизменно стоял на страже, пока я спала, но, кажется, предельная усталость понемногу начинает брать свое.

– Доброе утро, – зеваю я. – В чем де…?

Он зажимает мне рот рукой и молча прикладывает к губам палец. С меня мигом слетают остатки сна, я напряженно вслушиваюсь в лесные звуки. Поют птицы, как и всегда на рассвете. Шелестят под легким ветерком листья. Плещет ручей, катясь по камням. Кажется, ничего необычного…

И тут я слышу резкий хруст ветки. Рядом с нами кто-то есть.

Вглядываясь в просвет между зарослями, я замечаю алую тунику римского солдата. Солдат кажется крепким и закаленным в боях, в руке у него длинное заостренное копье. Через каждые несколько шагов он наугад вонзает его в подлесок. Он подходит ближе к нашему убежищу, и мы замираем на месте, словно олень с олененком в лесных зарослях. Копье пронзает листья прямо у моей головы, но Кустос прикрывает меня собой, и железное острие рассекает его руку. Он сжимает зубы, чтобы не закричать от боли, поспешно срывает широкий лист и стирает им свою кровь с копья. Его сообразительность спасает нас – солдат вытаскивает из кустов свое оружие и проходит мимо, так и не узнав, как близко он был к цели.

Когда воин скрывается из виду, мой Защитник подхватывает меня на руки и несет в противоположном направлении. Я испуганно цепляюсь за него и оглядываюсь по сторонам. Он идет легким шагом, но я понимаю, что нас скоро найдут по следу – кровь из его раненой руки льется на траву.

Вскоре я уже слышу в отдалении лай охотничьих собак. Между зарослями появляются новые красные туники и, выстроившись в шеренгу, прокладывают себе путь через лес. Солдаты постепенно окружают нас, но Кустос мчится так, словно он конь, а не человек. Не выпуская меня из рук, петляет между деревьями, я слышу его шумное сбивающееся дыхание. Мы выбегаем из леса… и резко останавливаемся.

Мы на краю узкого ущелья. Далеко внизу лежат острые камни – кажется, там раньше была река, но она пересохла. Мой Защитник лихорадочно ищет безопасный спуск, но стены ущелья повсюду предательски гладкие и отвесные. Успокоительно укачивая меня на руках, Кустос поворачивается лицом к деревьям – и видит перед собой центуриона с черными ониксовыми глазами. На нем доспех из кованой бронзы, на широких плечах лежит кроваво-красный плащ, в руке он сжимает прямой обоюдоострый клинок. Глава отряда грозен и великолепен, словно ожившая статуя бога войны Марса из римского храма.

Солдаты окружают нас сплошным полукругом щитов и копий, и центурион приказывает:

– Верни мне похищенное дитя, раб!

Я смотрю на своего Защитника, мне страшно, и я ничего не могу понять. Он же не похищал меня, а спасал от центуриона? Так ведь?

Кустос обводит глазами ряды солдат и, кажется, понимает, что сопротивление бесполезно. Он осторожно спускает меня на землю.

– Иди сюда, Аврелия, – центурион манит меня к себе. – Отец ждет тебя.

Я стою в нерешительности, не зная, что мне делать. Кустос говорил, что центурион желает мне зла, но, похоже, отец доверяет этому суровому военачальнику. Кого же мне слушать? Беглого раба или прославленного римского воина?

Кустос опускается на колени рядом со мной.

– Ты мне доверяешь? – спрашивает он.

Я киваю, а он делает нечто совершенно неожиданное: сильно толкает меня в грудь, и я с криком ужаса лечу спиной вперед в пропасть, на острые камни…