Охотники за голосами

– Все правильно! – Коблыкин встал, заходил по вагону. – Понимаешь, Жень! Пятьсот ежедневных изданий, не считая подпольных, по всей стране! А что там пишут, знаешь? А я помню, как-то читал! В основном, критика российских порядков разной степени смелости, вести из прекрасных Европ, объявления, реклама средств от импотенции, облысения, для сохранения молодости, прочие объявления, лотереи, катастрофы, скандалы и новости из Думы! Но главное не в этом. Это ж каждый день что-то писать надо, это ж надо, чтоб разносчикам-продавцам газет было о чем кричать на улицах! Как же не измениться народу, если вокруг столько перемен. Иностранцев с их заводами и акционерными обществами в стране море, грамотных с каждым годом больше на миллионы, для них и выходят все эти кричащие газеты – каждый день, на западный манер. И все это в патриархальной, самодержавной империи. А все вокруг строится, меняется, то железнодорожный бум, то крестьянское переселение, то японская война, то выборы депутатов. Ножницы!

Женька нахмурился:

– Это ты к чему ведешь? Типа как у нас теперь интернет и все в кредитах? И-и-и? – подозрительно попросил продолжить мысль Круглый, с легкой тревогой вспоминая пару собственных кредитов на машину и оборудование для автомастерской. Но Кобылкин мысль не продолжил. Продолжил царь.

– Господа, я рад, что вы хотя перестали быть столь строгими ко мне. Очень не хотелось бы, чтобы через сто лет моя любимая Россия оказалась в положении, в котором сейчас нахожусь я сам. К тому же бежать мне нельзя еще и по другой причине.

Братья уставились на царя, моментально вернувшись мыслями из своего будущего настоящего в свое нынешнее прошлое. И, как это у них иногда бывало в особо важные минуты, разом спросили:

– По какой причине?

– Я никому, даже Аликс, не говорил то, что скажу вам, – государь посмотрел на фотографию на столе. – Но, быть может, это поможет мне, или вам, если уж послал Господь мне потомков из будущей России… В общем, я с самого начала знал, что я стану последним императором, если не разгадаю одну тайну, а если не разгадаю, то должен буду искупить вину всего своего рода перед Господом нашим. – Николай перекрестился на икону. – Мы правили Святой Русью, помазывались на царство, имея за плечами грехи перед Богом. Один из них особенно мучительно терзал душу моего царственного предка…

Тайна династии

Николай Второй, всемогущий самодержец бескрайней Российской Империи, единственной в мире территории, которая так и не уместилась в ложе западной цивилизации, но при этом не стала ее колонией, полуколонией или марионеточным режимом, – этот великий монарх сидел и рассказывал какую-то немыслимую, мистическую и страшную сказку своим непрошеным гостям. И чем дольше рассказывал, тем больше Круглому, несмотря на весь его практический склад ума, вспоминались страшные истории по ночам в спальнях пионерского лагеря, куда его отправляли каждое лето еще в советском детстве. Кобылкин, со своей привычкой находить всему логическое объяснение, по ходу рассказа сопоставлял известные ему факты с историей Николая и пытался найти нестыковки, доказывающие мифичность этой истории. Получалось не очень, и потом, было совершенно очевидно, что история происходила от такого же клио-пилота, как они, только не авантюриста, а настоящего старца, монаха, провидца. А дело было так.

В 1822 году Псков в очередной раз, проездом по пути в Ригу, посетил двоюродный прадед Николая Второго – Александр Благословенный. В эту поездку, наградив серебряным рублем каждого служивого из Ингерманландской роты, приветствовавших своего Государя, и поблагодарив местное начальство за достойное устроение дорог, он решил заехать в Печорский монастырь, в котором в то время подвизался известный старец Лазарь. Был этот старец уже совсем в годах, много лет не снимал с себя тяжелые железные вериги, целые дни и ночи проводил в молитве и даже однажды умер. Правда, потом – когда уже и братия к отпеванию подготовилась, и даже камень надгробный изготовлен был с датой смерти – ожил прямо в гробу.

И вот царственный блестящий либерал в молодости, масон, победитель самого Наполеона пришел к старцу-монаху, известному своею святостью. Александр в то время все чаще и дольше оставался один, будто что-то печалило и мучило его. Двор шептался, что тень отца, убиенного Павла Петровича, не дает покоя сыну, несмотря на все его молитвы. Царь на глазах становился другим, превращался из царственного либерала в православного мистика.

Более получаса он провел с глазу на глаз со старцем в келье. Никто не знал, о чем шел разговор, но многие видели, что император вышел в печали и слезах, а затем сразу уехал из монастыря.