– Не-е, я просто, значит, от этих часиков крышку нашел, когда под баню фундамент копал летом. Лежала завернутая в газету, тряпку и в кожу, лопатой чуть не поцарапал… Ну что вы на меня вылупились, вон, на печке она валяется…
Андрей со вздохом поднялся, подошел к печи, протянул руку, откуда-то с печи достал крышку от коробочки, что была у братьев почти в руках в Томске 1891 года, и положил на стол перед гостями…
– Она! – выдохнули братья, как всегда в ответственные моменты – громко и одновременно…
Снегоход ревел и почти не прыгал на ровном и крепком мартовском насте, катил по речным протокам, как по автобану. На волокушах, прицепленных к снегоходу, между рюкзаком с провизией, канистрой с бензином, той самой рогатиной из сеней дома, палаткой, ружьем, котелком и прочим снаряжением для автономного пребывания в тайге, расположились братья. Андрей сидел за рулем и, едва слышно в шуме двигателя, потоках воздуха и снежных вихрях, пел во все горло что-то оптимистично-армейское, по всей видимости, радуясь свободе, скорости и просторам. «В своей стихии человек», – подумал Кобылкин, закрываясь капюшоном и отворачиваясь от ветра.
Свернули в какой-то очередной, уже совсем узкий, метра в три-четыре, приток. Со всех сторон нависала безмолвная, в сугробах и огромных снежных шапках, тайга. После всех событий и открытий тайга уже не воспринималась благодушным величественным храмом. Скорее, какое-то потустороннее, враждебное и грозное присутствие-предупреждение, несмотря на ясный день, витало во всем этом пейзаже. Казалось, что волосы периодически сами шевелятся под шапкой и все время кто-то невидимый, но страшный смотрит на людей из глубины леса. Кобылкин снял с руки Андрееву шубенку, сунул ладонь за пазуху и нащупал крышку от часов. В это время к его уху наклонился Женька и закричал:
– Не боись, братуха! Мне тоже не по себе, зато теперь все понятно! Сейчас посмотрим, что там, а потом – в свое время! Надо еще разок твоего адреналина кольнуть и слетать туда-обратно, к царю, и все! Я готов, Сань, из принципа, полетим и закроем тему!
Сашка машинально кивнул в ответ, скорее для того, чтобы не разговаривать с братом, и погрузился в собственные размышления о предмете, попавшем им в руки. Крышка от часиков размером где-то семь на семь сантиметров и в сантиметр толщиной, с углублением изнутри. По всей видимости, серебро со всякими золотыми и, похоже, малахитовыми вставками. На внешней стороне крышки вензель Павла Первого, узорная буква «П» в русском стиле, вокруг буквы расположены знаки: старообрядческий крест в левом нижнем углу, двуглавый орел с короной – в верхнем левом. В правом верхнем – пятиконечная звезда. В правом нижнем – ковчег, ладья, или кораблик. Между этими относительно крупными знаками по кругу находились еще какие-то буквы и символы, значение которых Кобылкин не смог понять. Все они были с обязательными малахитовыми вставками и соединялись друг с другом золотыми нитями через центр под вензелем. По краю крышки проходил красивый, похожий на русскую резьбу узор. С внутренней стороны крышки ничего не было, только чистая и гладкая, как зеркало, поверхность.
Вчера после коллективного обсуждения пришли к выводу, что часы делали для Павла на Урале, поскольку малахит больше нигде в России не добывали, а сама крышка выполнена в русском стиле, разве что за исключением некоторых символов типа пятиконечной звезды. Символизм часов был очевиден: власть императора над временем и судьбой, что-то такое. И неспроста именно Урал стал смертным одром для династии. Этакий оберег – инструмент для царя, который в политике был ярым антизападником и масоном одновременно, вернее, ненавистником Просвещения. Того самого Просвещения, которое определило лицо сегодняшней западной цивилизации с ее отодвинутым из центра мироздания Богом и с Вавилоном индивидуального человека с его правами, грехами и вполне себе посредственными человеческими мозгами в центре вселенной. Первыми же указами Павел назло дворянству и западникам вообще встал на сторону народного большинства, сравнял перед собой дворян и крестьян, офицеров и солдат, за что, наверное, и получил в подарок эту механическую шкатулочку из народных уральских глубин. Как работали часы – непонятно. Были ли они просто предсказанием-предупреждением для царя, или давали каким-то образом возможность защитить себя или изменить ситуацию, было не ясно. Однако бросалось в глаза, о чем сказал Кобылкин, рассматривая крышку от часов: первого Романова на престол призвали в марте, Петра Великого хоронят в марте, Павла убивают в марте, Александра Освободителя взрывают в марте, отречение Николая происходит в марте. А последнего царя с семьей то ли уничтожают, то ли ритуально приносят в жертву – именно на Урале, в малахитовом краю, где неизвестные мастера и создали эту часовую шкатулку. «И мы со своим путешествием тоже как-то на март попали», – мрачно добавил тогда Круглый.