Охотники за головами (Headhunters)

– Так будет лучше для всех тех, кто участвует в игре. Посмотрите на Картера. Он снимает какую-то девку в «Блюзе», идет с ней домой и от души ей присовывает, но главная проблема в том, что для него это – обычное дело, и потому он не предпринимает никаких мер предосторожности. Он подвергает себя риску, не говоря уж о женщине-участнице. Не то чтобы у него была какая-нибудь тропическая болячка или еще какая гадость, но он полагается на случай. И, скажем, в отчете Балти будет такое правило: очки не засчитываются, если персона-участник не использует резинку. И вот, представьте, Картер уже готов трахнуть свою телку, внезапно он понимает, что выпадает из лиги, и делает над собой усилие, говорит женщине, чтобы она подождала секунду, идет в другой конец комнаты, перерывает всю одежду, находит свои сделанные по специальному заказу гондоны – для гномиков, естественно, покрытые всей этой ребристой китайской хуйней, натягивает резинку себе на елдак и приступает к делу. Вот так мы заставим его следить за собой, и пусть он творит свое доброе дело на благо человеческой расы.

– Имеет смысл, – сказал Балти, – но я не понимаю, почему отчет должен писать я. Пусть это сделает Уилл. Он у нас самый здравомыслящий. И ему это понравится. Я дерьмово пишу.

– А еще можно ограничить подвиды телок, – сказал Манго. – Никаких наркоманок и этих, которые ходят с сомнительными парнями. И никаких блядей.

– Эй, но ведь несколько дней назад именно ты хотел начислять очки за проституток, – сказал Картер. -Это идет вразрез со свободой выбора. То есть я готов заявить, что вижу смысл в резинках и во всем этом, может, даже в том, чтобы не связываться с наркоманками, это имеет смысл, но у них же не стоит на лбу печатей, и если девица всего лишь любит поебаться, это не причина, чтобы не засчитывать очки!

– Ты единственный, кто на эту тему парится, потому что из-за этого ты съедешь в самую жопу лиги, -сказал Манго, съезжая с Фулхэм Пэлас Роуд.

– Да ебанись ты. Ты ровняешь с дерьмом какую-то старую шлюху за то, что она трахается со всем, что шевелится, только потому, что она – женщина. Это сексизм. А я, черт возьми, ненавижу сексизм.

Все остальные заржали.

– Боже, бог ты мой, – сказал он. – Да вы посмотрите на эти сиськи.

Манго припарковался, подождал, когда парни выберутся из машины. Он мельком взглянул на пассажирское сиденье. Он раздумывал, что делать с этим пятном: вычистить самому или вызвать ребят из химчистки. Весь этот разговор о смерти и заболеваниях отбил у него желание звонить и приглашать девочку по вызову, хотя, если честно, его нервы не выдержали бы, если бы кто-то чужой оказался в его собственной квартире. Он устал. Его настолько все достало, что ему уже не нужны эти снотворные. Он мечтал о том, чтобы свернуться в постели, как ребенок, снова замереть в позе эмбриона, заперев все двери и занавесив окна, -именно об этом он мечтал больше, чем о чем-либо еще.

– Приезжай после игры в Уайт Харт, – сказал Картер, – тогда ты сможешь подкинуть нас обратно. Можешь даже переночевать сегодня у меня, если вернешься в «Юнити». Мы все там будем ошиваться часов до семи.

Манго закрыл двери, а Картер прыгнул в лужу и обрызгал Гарри, Гарри сказал ему, что тот – ебучий осел, и попытался его схватить, но секс-машина оказался шустрее, отбежал на десять ярдов вниз по улице и так и продолжал держаться на расстоянии, пока не решил, что Гарри забыл, что на нем мокрые джинсы. Они повернули к стадиону, готовые дернуть по пинте для рывка перед началом игры.

Черный винил

Между выступлениями двух команд был перерыв, ди-джей на сцене выдавал звуковые спецэффекты. Уилл заказал две пинты «Укуса змеи» и пробирался сквозь толпу к Карен. Ее лицо и руки покрывала тонкая пленка пота, красный кардиган обвязан вокруг талии, черная тушь слегка размазалась. Выпить «Укус змеи» было ее идеей. Уилл уже много лет не прикладывался к нормальному коктейлю. Во многих пабах просто перестали их готовить, хотя клуб «Вербал», казалось бы, не особенно был обеспокоен тем, чтобы нормально запастись темным пивом и сидром: горячительными напитками для своих клиентов. Впрочем, в клубе тусовалось мирное, совершенно анархическое сборище. Он передал Карен пластмассовый стакан и уселся рядом на лестнице, возвращаясь к их разговору, она сложила экземпляр Two Sevens, который читала.

– Сегодня три года с тех пор, как умерла моя мама, – сказала Карен.

Уилл заметил, как затуманились ее глаза.

– У нее была тяжелая жизнь, видишь ли. У всех женщин ее поколения была тяжелая жизнь. Говорят, что теперь стало по-другому, я и думаю, что в каком-то смысле так оно и есть, но все равно – мы живем в мире, который создан мужчинами и для мужчин. Моей маме приходилось вкалывать чуть ли не до самого дня смерти. Хотя у нее была вера, которая никогда ее не покидала. Она воспитывалась в католичестве. Верила в Бога, и в рай, и в лучшую жизнь после смерти, все терпела, принимала как неизбежность. Как будто любящий всех нас Бог мог придумать такую жестокую штуку, как рак.