25
Он сидит в углу ресторана.
Взгляд его черных раскосых глаз падает на двух плантаторов, расположившихся неподалеку и уже часа два обсуждающих одну и ту же тему.
— Ты прав, Пит. Чертовски трудная штука такая перестройка, — говорит в этот момент Робертс, которому явно не по себе в тесном фраке. — Подумать только, сколько сил и денег мы вложили за все эти годы в свои плантации! Неплохо зарабатывали, строили уже новые планы, и вдруг — на тебе, такой удар! Раньше-то нам жилось недурно, ничего не скажешь. Ну, а теперь ничего не остается, как разводить гевею! А раз так, значит, нельзя тянуть с этим делом. Во всяком случае, я приехал в Сингапур не ради прогулки.
Ван Ромелаар качает головой.
— Надо бы сообщить Шаутеру.
— Шаутер не возместит нам убытки! Да и вообще нет от него никакого толка, — противится Робертс. — Помнишь, как он сел впросак в истории с Гопкинсом.
— Но ведь им не удалось доказать нашей вины.
— Верно! Но и пользы нам никакой от этого не было.
Робертс умолкает на минуту.
— Все, что было, давно быльем поросло. Никто нас и словом не упрекнет. Ты сам знаешь, что я отговаривал Шаутера. Только вот что, ты, кажется, был у него недавно?
Ван Ромелаар клятвенно вздымает свои огромные руки.
— Честное слово…
Робертс сердито перебивает его:
— Это просто смешно! Какое мне дело, о чем вы там сговорились!
— А чего же ты?..
— Меня интересует, не потому ли ты теперь тянешь волынку.
В глазах у ван Ромелаара вспыхивает недобрый огонек. Робертс быстро прибавляет:
— Пойми меня правильно! Дело складывается в нашу пользу. Все согласны. Будет просто обидно, если все лопнет из-за того, что… Ну, в общем, из-за этой самой истории с Гопкинсом.
Ван Ромелаар еще сердится, ворчит.
— За мной дело не станет.
— Ну хорошо, хорошо.
Отхлебнув из рюмки, Робертс замечает:
— Куда это Даллье запропастился? Да и остальных не видать!
— Его братец тоже собирался прийти, — роняет ван Ромелаар.
— Тем лучше!
Летний зной вливается с улицы в распахнутые окна. Полосатые тенты задерживают палящие лучи; в тени, вдоль стен домов проходят люди в белых пробковых шлемах, за ними бегут, выпрашивая милостыню, темнокожие дети, шествуют носильщики, бродят малайцы в пестрых одеждах, индийцы, китайцы с длинными косами, потом снова европейцы, изредка появляется женщина с корзиной на голове.
Старый торговец дынями хриплым голосом расхваливает свой товар. На него налетает спешащий куда-то кули и обливает потоком брани. Вслед ему раздаются проклятья.
Грохот подъехавшего экипажа заглушает на несколько секунд шум улицы. Коляска останавливается перед гостиницей. Из нее выходят два человека.
— Браун и Гопкинс! — говорит Робертс, бросив взгляд в окно.
Двери открываются. Приехавшие плантаторы входят в ресторан. Браун первым делом спрашивает, здесь ли Даллье. Потом пожимает руку Робертсу и ван Ромелаару и усаживается вместе с Гопкинсом за их столик, словно между ними ничего не произошло.
Гопкинс извиняется:
— Никак не могли добраться быстрее! Дорога через Маави завалена двумя огромными деревьями — в них ударила молния! Братьев Даллье это, наверно, тоже задержало.
— А, черт! — вырывается вдруг у Брауна, заметившего, что через столик от них сидит китаец, внимательно наблюдающий за ними.
Браун сначала колеблется, но потом все же кивает ему. Китаец все так же безучастно улыбается, Браун в ярости отворачивается.
— Что ему тут…
За окном снова слышится шум подъезжающего экипажа. Через минуту в зал входит Паркер, окидывает ищущим взглядом столы и направляется прямо к четырем плантаторам.
— Вот как будто и все в сборе, — говорит он. — А впрочем… Неужели Даллье еще не приехали?
Не успевает он заказать официанту-малайцу свой портер, как перед отелем останавливается третья коляска.