Охотники за каучуком (Роман об одном виде сырья)

В зале тихо. Ряды стульев забиты до отказа, в проходах и у входной двери стоят, внимательно слушая оратора, фабричные рабочие из предместий, молодые парни с руками, покрытыми мозолями и пятнами машинного масла, убеленные сединами ветераны труда, люди, покрытые шрамами боевых ранений, ремесленники, безработные, инвалиды и сочувствующие буржуа, студенты и кузнецы, редакторы и каменщики, наборщики, шлифовальщики бриллиантов — социалисты из всех районов города, где в течение трех лет вел борьбу Карл Маркс, высланный отсюда в 1848 году, и где семь лет назад II Международный рабочий конгресс привел в смятение фабрикантов и землевладельцев.

Вандервельде сравнивает подъем пролетарского движения в Бельгии за последние пятьдесят лет с образованием снежной лавины. Он напоминает о массовых выступлениях шестидесятых годов, клеймит позором тех, кто потопил в крови стачки шахтеров в Шарлеруа и Серене, указывает в то же время, что избирательная реформа, завоеванная всеобщей забастовкой 1893 года, является историческим достижением, а пятьсот девяносто четыре тысячи голосов, отданных за рабочую партию на дополнительных выборах 1898 года, называет гарантией будущего. Своим авторитетом и даром красноречия ему удается внушить своим слушателям иллюзорную надежду на то, что трудное дело переустройства общества является законом природы, действующим стихийно. Он аргументирует этот тезис теми же доводами, из-за которых у него несколько лет назад возник такой острый конфликт с революционным крылом германских социал-демократов, что их вождь Август Бебель с тех пор называет Вандервельде предателем рабочего класса.

В первом ряду сидит господин, резко выделяющийся среди окружающих осанкой и элегантным костюмом; он то и дело наклоняется к сидящему рядом рыжеволосому редактору газеты «Ле пёпль» и просит того перевести некоторые места из речи оратора, говорящего по-фламандски, а потом опять обращает на докладчика внимательные черные глаза.

— Молодая американская буржуазия, — продолжает Вандервельде, — начала борьбу за колонии на Тихом океане, развязав войну с Испанией. Германские капиталисты ввязались в эту борьбу, захватив в прошлом году Циндао. Английская буржуазия собирается занять китайский порт Вэйхай, аннексировать Судан, задушить движение махдистов, в то время как французские магнаты завладели частью Конго и заявляют претензии на земли в верхнем течении Нила. Необходимо использовать парламентскую трибуну для того, чтобы заставить эти колониальные державы прекратить злоупотребление своими полномочиями, добиться, чтобы инициаторы всех имевших место беззаконий в конце концов осознали, насколько недостоин избранный ими образ действия, и открыли дорогу порядку и справедливости.

Раздается реплика:

— Долгонько придется ждать!

Шум, поднявшийся в задних рядах, выражает противоречивую реакцию зала, он затихает лишь после того, как председательствующий несколько раз громко стучит по столу, призывая к порядку.

— В наше время, — восклицает Вандервельде, — в век капиталистического господства, усилия рабочего класса должны быть в первую очередь направлены на то, чтобы предотвратить кровопролитие.

На подстрекательские вопли буржуазии рабочие должны ответить железной выдержкой, на террор — требованием повышения заработной платы.

— А бельгийский колониализм? Я утверждаю, что он имеет свои хорошие стороны! Он дает конголезцам железные дороги и корабли, он обеспечивает их медикаментами, он создает для них техническую базу, позволяющую освоить полезные ископаемые их страны, и вызывает к жизни миллионную армию негров-пролетариев. Осуждения достойна лишь алчность банкиров, князей церкви и крупных дельцов. Нужно выступить против злоупотреблений властью, допускаемых отдельными акционерными компаниями, против махинаций компаний «Анверсуаз», «Куанго» и, наконец, «Кассаи», основанной здесь, в Брюсселе, несколько недель назад, в состав акционеров которой входят несколько католических епископов. Я разоблачу корыстные помыслы этих святош! Я выступлю с трибуны парламента!

Бурные аплодисменты, последовавшие за этой заключительной фразой, доказывают, какой популярностью пользуется этот руководитель бельгийских рабочих.

Утомленный двухчасовым докладом, Вандервельде сходит с кафедры. Выйдя в соседнее с залом помещение, он шелковым платком отирает со лба пот.

Рыжеволосый редактор газеты «Ле пёпль», войдя в комнату, сердечно поздравляет его, почтительно просит дать ему на время доклад, чтобы опубликовать некоторые выдержки в завтрашнем номере газеты, а затем представляет ему молодого элегантно одетого господина, сидевшего рядом с ним в зале и нуждавшегося в переводчике:

— Господин Морель де Вилль.

— Я парижанин. В настоящее время мне поручено представлять интересы ливерпульской пароходной компании «Элдер Демпстер и К°» в Западной Африке, — серьезно произносит молодой человек. — Теперь я ношу имя Эдмонд Дин Морель.

Вандервельде протягивает ему руку и отвечает на прекрасном французском языке: