Охотники за каучуком (Роман об одном виде сырья)

— Вы журналист? Я читал в парижской прессе вашу статью о Камеруне. И мне хочется выразить вам благодарность. Благодарность за те оплеухи, которые вы надавали всем министерствам колоний. Какого вы мнения о положении в нашей стране?

— Месье, я поддерживаю вашу точку зрения по всем пунктам, но у меня есть к вам один вопрос относительно колониальной политики Бельгии.

— А именно?

— Что происходит в Конго?

Трибун рабочего класса обменивается взглядом с рыжеволосым редактором. Потом берет Мореля под руку. Втроем они выходят из постепенно пустеющего здания, садятся в паровой трамвай и едут в Верхний город — район роскошных отелей, бульваров и аристократических вилл.

В погребке, обставленном с изысканной роскошью, претендующей на парижский шик, метрдотель проводит их в отдельный кабинет, где они некоторое время проводят в молчании.

— Говоря откровенно, — наконец неуверенно начинает Вандервельде, — Конго для всех нас остается загадкой. С одной стороны, концессионным компаниям открыты там все возможности для неограниченного обогащения, с другой стороны, король вот уже тринадцать лет зарывает в землю этой страны десятки миллионов, не получая сколько-нибудь заметной прибыли. Ваш вопрос вызван какой-то особой причиной?

Морель кивает.

— Фирма, интересы которой я представляю, в течение восьми лет поддерживает пароходное сообщение между Антверпеном и Конго и имеет в Конго свое отделение, которое я возглавляю. В течение последних трех лет мне приходится часто бывать в Антверпене и Брюсселе, вести различные переговоры, следить за отправкой судов и контролировать экспортируемые и импортируемые грузы. Как бы вы поступили, месье, если бы были журналистом, выступающим в защиту прав колониальных народов, а капитан вашего пароходства рассказал бы вам о зверствах, которым в Свободном государстве Конго подвергаются негры по приказу бельгийских офицеров? Я убежден, что сведения эти достоверны. Аналогичные вещи мне случалось слышать на пристанях от матросов французских и бельгийских кораблей. Чиновники министерства по делам Конго, у которых я здесь, в Брюсселе, пытался навести справки, отговариваются полным неведением. Может быть, я бы и оставил это дело, если бы на прошлой неделе мне не пришло в голову тщательнее, чем обычно, осмотреть груз на «Мэри Джонс». Это судно отходило в Бому с опозданием на четыре дня. В списке товаров значились коленкор и шелк. Однако весь трюм был забит французскими восьмимиллиметровыми лебелевскими винтовками и патронами, а восемьдесят рулонов коленкора и сорок рулонов шелка использовались лишь для маскировки. Агент моего отдела сослался на сэра Альфреда Джонса, главу нашей компании. Я связался с Ливерпулем по телеграфу, и мне разъяснили, что характер груза, а также его сокрытие согласованы с министерством по делам Конго и соответствуют торговому договору, заключенному между королем Леопольдом и правительством Конго.

После этого я разыскал все накладные за последние несколько лет и установил, что наши корабли за пятьдесят один рейс не менее тридцати девяти раз перевезли мнимый коленкор или шелк. Я не собираюсь вторично обращаться в министерство. Но вы, месье, как вы ответите на мой вопрос: что же происходит в Конго?

Вандервельде опять пытается уклониться от ответа. Он старается втянуть в разговор рыжеволосого. Но тот бормочет несколько ничего не значащих фраз и пожимает плечами.

Между тем Морель продолжает развивать свои мысли с той же несокрушимой логикой, с которой он все последние годы разоблачал колониальную политику Франции, Великобритании и Германии.

С того дня, когда его отец из-за болезни потерял скромную должность в аппарате французского министерства финансов, началась тяжелая полоса в жизни его семьи: мать, англичанка по рождению, годами не отходившая от постели тяжелобольного супруга и наконец проводившая его в последний путь, рассорилась с родней мужа из-за какой-то имущественной тяжбы и кое-как сводила концы с концами, давая уроки английского языка; в конце концов она отправила восьмилетнего мальчика в частную школу — сначала в Истборн, затем в Бедфорд, чтобы тот вырос в Англии и стал настоящим англичанином; нужда душила их семью и в те дни, когда он шестнадцатилетним юношей с ярко выраженной любовью к природе и ненавистью к школьной премудрости вернулся в Париж, где болезнь матери заставила его поступить посыльным в один из американских банков. И лишь скопив кое-какие средства, чтобы перебраться с матерью в Ливерпуль, где в конторе пароходной компании «Элдер Демпстер» ему предложили должность с годовым жалованьем в шестьдесят фунтов, Эдмон Морель де Вилль впервые поближе познакомился с газетным миром.

Лишь уроки французского языка, которые он вынужден был давать в свободное от работы время, чтобы хоть немного подработать, и вера матери в его писательский талант, самому ему сначала представлявшийся весьма сомнительным, привлекли его внимание к литературе, и в голове его постепенно сложился план получения дополнительных доходов с помощью пера.