Охотники за каучуком (Роман об одном виде сырья)

В дверях одной из них показывается человек с черной бородой.

— Привет тебе, Маркех! Дай нам поесть — мы голодны!

Чернобородый внимательно вглядывается и, всплеснув руками, восклицает:

— Пандаб! Ты?!

— Не пугайся!

— Разве вы не ушли тогда с чужеземцами? Или сахибы не сдержали слова?

— Богатство, которое нам обещали, — сплошной обман. Многие из тех, кого ты знаешь, умерли на этом острове. Другие еще живы, но ты никогда больше не увидишь их.

— А вы как сюда попали?

— Мы убежали, нас никто не заметил.

Чернобородый еще раз оглядывает Пандаба, потом Манахи. Качает головой и наконец произносит:

— Входите!

В хижине горит факел, при тусклом свете пожилая женщина растирает между двумя камнями зерна риса. Чернобородый говорит ей что-то на ухо. Она наполняет кашей из пузатого горшка две деревянные миски и ставит их на землю.

Насытившись, Манахи перебирается в угол к женщине, и они сидят там, перешептываясь. Чернобородый подсаживается к Пандабу и говорит ему:

— Значит, вы убежали? Ну, рассказывай!

Пандаб немногословен. Его повествование быстро подходит к концу.

— Мы прятались на острове, пока я не достал в лагере одеяло и немного риса. Паранг я тоже захватил с собой.

— Хороший нож! — заметил чернобородый.

— Когда стемнело, мы вышли на берег. Я знал, где хранятся лодки. Отвязал их все до одной и столкнул на воду. В последнюю мы сели сами и уплыли оттуда.

— Через море?

Пандаб усмехается.

— Разве я не был рыбаком? Мы плыли две ночи и один день, а потом еще целый день шли пешком. И вот мы здесь!

— Хотите остаться тут?

— Сможем ли мы прокормиться в этой деревне?

— Трудно сказать. После вашего ухода пришли новые переселенцы. Они заняли пустые хижины. Шли дожди, и урожай выдался хороший. В твоей хижине сейчас живет другой.

— Что ты мне посоветуешь?

Чернобородый молчит.

— Что я могу тебе посоветовать! — произносит он наконец. — Хижина принадлежит теперь этому человеку. Ты не можешь отнять у него жилье и его клочок земли, Он обрабатывал его.

— Но ведь нам тоже надо жить!

Чернобородый пожимает плечами.

— А стал бы ты опять работать на белых?

— Я готов на все, лишь бы нам как-то устроиться, — мрачно отвечает Пандаб.

— Пойдешь отсюда на восток, вокруг озера и дальше, пока снова не окажешься в больших лесах. Там найдешь место, где сахиб устраивает плантацию. Говорят, что она будет больше других и что там посадят деревья, дающие белый клейкий сок. Сахиб только недавно приехал и ищет рабочих. Так сказал глашатай.

— Глашатай?

— Он приезжал к озеру и спрашивал людей, не хотят ли они работать у белого. Но мало кто согласился, С теми немногими он отправился назад.

— А как мне разыскать плантацию?

— На том берегу спроси любого, где найти Джонсона-сахиба. Его всякий знает. Тебе сразу покажут дорогу.

— А для женщин там найдется работа?

— Думаю, что найдется.

Долгое молчание. Наконец Пандаб говорит:

— Ладно! Пусть попробуют теперь обмануть нас!

Саженцы бразильской гевеи, перевезенные из Кью на Цейлон, должны были послужить основой каучуковых плантаций в Юго-Восточной Азии.

В ботаническом саду Хенератгоды выросло тысяча девятьсот девятнадцать молодых гевей. Двадцать два деревца из этого количества были переданы в 1877 году ботаническим садам Сингапура и Перака.

Семена, полученные с этих деревьев, в 1881 году были распределены для посева в западных провинциях полуострова Малакка.

3

Плантация раскинулась посреди лесов, покрывающих всю западную часть страны. Обширные участки, заваленные срубленными деревьями, серые от пепла сожженных ветвей и листьев, тянутся до самой реки, которая, описав крутую дугу, бежит к морю. На ее берегу выросло несколько бревенчатых складов. На опушке леса стоят хижины индийцев, немного поодаль — жилища белых надсмотрщиков и дом управляющего.

Каждый день над вырубкой разносится рев быков зебу. Восемьдесят, а то и сто животных, соединенных в одну упряжку, пыхтя и фыркая, волокут к реке на железных цепях ствол огромного дерева. Свистят бичи погонщиков, наконец дерево скатывается в воду. Взлетают фонтаны брызг. Раздаются окрики. Петли канатов обвиваются вокруг потрескавшейся замшелой коры и стягивают бревна в плоты.

До самых сумерек зебу месят копытами сырую землю, поднимают широкие, тупые морды, бессмысленно озираются, бредут обратно к опушке, а затем, обливаясь потом и гремя цепями, волокут к реке очередной ствол.

Над джунглями стоит полуденный зной. Пандаб и Манахи выходят на большую прогалину. Они странствовали несколько недель, и, хотя по совету Маркеха запаслись копрой и мукой, все же последние дни им пришлось голодать.