Джонсон пожимает плечами.
— Нам нужно бы еще человек двести! Пока нет ничего лучшего, не приходится быть особенно разборчивым.
Он подходит к письменному столу, стоящему у противоположной стены, и начинает сортировать лежащие на нем бумаги. Даллье задумчиво смотрит на него.
— Джонсон-сахиб, — произносит он. — Кажется, так вас называют индийцы?
— Да.
— И что это должно означать — доверие или страх?
Джонсон грузно опускается в кресло.
— Доверие, а вернее, недоверие, страх, ненависть — в общем, все что угодно! — отвечает он. — А почему это вас интересует?
— Значит, вас ненавидят?
— Они видят во мне не управляющего, а грозного судью! Вот вы не вызываете у них ненависти, потому что только получаете барыши, а устанавливать нормы, сокращать оплату, наказывать предоставляете мне.
— В нашем контракте не предусмотрено, чтобы вы делали мне упреки.
— Это вовсе не упрек, сэр! Вас станут ненавидеть, когда поймут, что именно ради ваших прибылей страдают от голода и плетки надсмотрщика.
Даллье некоторое время пристально смотрит на него. Потом произносит:
— Политика политикой, а дело делом.
Джонсон возражает сухим тоном:
— Это ошибочная точка зрения. Я знаю местных жителей уже пятнадцать лет. Говорят, будто у них нет потребностей. Вздор! Эти люди просто еще не осознали, что у них могут быть собственные потребности. Не дай бог, если в один прекрасный день они поймут это!
— Довольно, — прерывает его Даллье. — Не будем строить догадки!
Он не спеша приклеивает отделившийся от сигары табачный лист и продолжает:
— Цены на каучук растут!
— Будет ли нам польза от этого?
— С тех пор как королева Виктория сделала нашего Генри Викхэма за его заслуги дворянином, он стал важной персоной в английских колониях. Правительство уже привлекает его в качестве советника по административным вопросам, и я полагаю, что разведение семян гевеи начнется вскоре в широких масштабах.
— Семена! Вот в них-то и загвоздка! Через пять-шесть недель часть земли будет уже готова для посева.
Даллье решает:
— Я еду с этим вопросом к губернатору сегодня, сейчас же! Надеюсь, яхта стоит под парами?
— Да, я уже распорядился.
— Хорошо. Мои чемоданы останутся здесь. Я вернусь из Сингапура не позже чем послезавтра. За это время мой секретарь проверит с вами финансовые отчеты. Лучше мне явиться к губернатору пораньше. Найдется у вас еще глоток виски?
Пока Джонсон наполняет бокал, Даллье продолжает:
— В Лондоне меня ждут не раньше, чем через полтора месяца, так что я обязательно пробуду здесь еще несколько дней. Кстати, похоже, что дело обойдется гораздо дороже, чем я рассчитывал. Нет, вы тут не при чем. Придется все же подумать об акционерном обществе, которое взяло бы на себя ведение всего хозяйства за определенный процент участия в прибылях. Но об этом мы еще поговорим!
Одним глотком он осушает бокал.
— Сапада! — зовет Джонсон, повернувшись к двери.
Появляется слуга-малаец.
— Экипаж для туана Даллье!
Через каких-нибудь полчаса Джордж Даллье уже едет в одноколке Джонсона по плантации к реке, где у расчищенного участка берега его ждет паровая яхта — низкое, не слишком изящное судно, которое обычно используется управляющим для связи и перевозок между Сингапуром и плантацией.
Даллье поднимается на борт и располагается в шезлонге под навесом, рядом с каютой, предусмотрительно запасшись газетами и несколькими бутылками содовой.
С берега отдают концы.
Яхта скользит вниз по течению.