Охотники за каучуком

Через несколько дней они добрались до реки Мараньон, воды которой, пенясь и бурля, катились по скалистому ложу. Дальше путь вел через пороги и стремительные перекаты — прямо на восток. Водовороты затягивали лодку, крутили ее так, что казалось, она вот-вот перевернется, захлестывали ледяными брызгами и пеной и бросали из стороны в сторону. Нередко путешественникам приходилось посреди реки вылезать из лодки, дружными усилиями волочить легкое суденышко через скалы и подолгу сталкивать его с камней в бушующих волнах; люди едва стояли на ногах, цеплялись друг за друга, привязав захваченную с собой веревку к клювообразному носу лодки, они волокли ее за собой. Потом отдавали лодку воле течения, и она неслась по узким протокам, сами же брели по воде вперед, чтобы поймать ее у подножия спускавшихся ступеньками скал и толкать дальше; лодка со скрежетом терлась дном о песок и гальку, билась о камни, часто садилась на мель, всплывала под напором волн и снова застревала между скалами; люди высвобождали ее, стоя в кипящей воде, опять брались за весла и плыли дальше.

Прибрежные скалы постепенно становились ниже, кое-где начали появляться высохшие кустарники с голыми ветвями и тонкие, скрученные ветрами деревья, потом они стали попадаться все чаще — теперь уже высокие, могучие, с раскидистой кроной, покрытые тяжелой темно-зеленой листвой. И наконец, к обоим берегам реки стеной подступил непроходимый тропический лес, свесив в пенящуюся воду свои мечевидные листья и усыпанные цветами ветви, дохнув на реку тяжелым, затхлым воздухом. Стаи водоплавающих птиц с криками поднимались ввысь, когда лодка стремительно неслась по узким протокам; чаща звенела от птичьих голосов, попугаи пестрым облаком кружились над кронами зеленых исполинов.

Кондамин достал приборы и определил географическое положение. Отыскав этот пункт на карте, он обнаружил, что река была нанесена на ней неверно. Он сделал нужные исправления и стал ежедневно определять долготу и широту, уточняя таким образом карту.

Кукурузные лепешки, которыми они питались, были черствыми и отдавали дымом. Иногда Кондамину удавалось подстрелить из своего мушкета морскую свинку, а один раз — орла. Мучимые голодом, они пообедали как-то жестким и вонючим мясом обезьяны, в которую попал стрелой Хоа, самый молодой индеец в лодке.

И вот рано утром на сто шестой день плавания они достигли того места, где Напо впадает в Великую реку.

Индейцы убрали весла. Под лучами палящего солнца лодку медленно выносило на необозримый водный простор. То тут, то там виднелись островки, из окружавших их зарослей камыша выплывали пестроголовые утки. Разноголосый шум леса остался далеко позади. Воцарилась мертвая тишина.

Широко открытыми глазами Кондамин не отрываясь смотрел на расстилавшуюся перед ним гладь. Так вот она «река-море», по которой два с лишним века назад плыл со своими людьми испанец Франсиско Орельяна! Эти же воды несли корабли испанцев «Викторию» и «Сан-Педро»! Такие же картины открывались взору благочестивого отца Карвахаля и были запечатлены им в его записях.

Que rio mar!

Вместе с походом Орельяны очень скоро был забыт и каучук — чудесный материал, благодаря которому это плавание удалось осуществить.

Первые же галионы, груженные золотом из Нового света, доставили в Испанию куски необыкновенной смолы; тут они попали в руки алхимиков, которые обнюхивали, разрезали, варили, жгли их и наконец твердо заявили, что эта странно пахнущая масса — животного происхождения.

Не удивительно, что в те времена, когда многие путешественники рассказывали о своих странствиях самые необыкновенные вещи, нашлись люди, якобы собственными глазами видевшие легендарное существо, извергавшее каучук. Их утверждению, что эта желтоватая пластичная масса не что иное, как экскременты горного Дракона, поверили именно те «ученые», которые на диспутах с пеной у рта отстаивали чудо непорочного зачатия.