– Сержант…
– Худа с два! Там же внизу пауки…
Кулак с хрустом врезался в челюсть, затем с глухим стуком упало тело.
– Урб, ты только что вырубил собственного сержанта.
– Так точно. Я её давно знаю. Она – хороший сержант, что бы вы ни думали.
– Ага. Ясно.
– Это всё пауки. Она туда бы по доброй воле не пошла. Теперь придётся ей кляпом рот заткнуть и связать по рукам и ногам. Я её сам потащу…
– Если
– Не было у меня других сержантов, и я собираюсь всё так и оставить.
Внизу, из широкой расселины, которую Флакон почувствовал прежде, выбралась крыса, и теперь двигалась по широкой но неглубокой трещине – слишком неглубокой? Нет, смогут протиснуться, а там, за ней, какая-то покосившаяся камера, потолок по большей части цел, и нижняя часть дверного проёма – он послал туда крысу, а за дверью…
– Есть! Там улица! Часть улицы… не знаю, как далеко…
– Плевать! Веди нас вниз, чтоб тебя! Я уже волдырями покрылся! Быстрей!
Вдалеке:
– Вода в бассейне как? Закипела уже? Нет? Хорошо. У кого есть фляжки и бурдюки – набирайте…
В расселину… а крыса уже трусила по извилистой, замусоренной улице под потолком из спрессованных обломков…
Флакон почувствовал, как его тело протиснулось в щель, затем полетело вниз, под низкий свод над улицей. Булыжники, раствор кладки и глиняные черепки под руками рассекли кожу, когда он пополз вперёд. Когда-то по ней ходили, по этой улице, давным-давно. По ней грохотали фургоны, звенели лошадиные копыта, её омывали тысячи запахов. Еда, которую готовили в соседних домах, скот, который гнали на рыночную площадь. Короли и нищие, великие маги и амбициозные жрецы.
Улица резко забирала вниз, мостовая прогнулась, просела в какой-то подземный чертог – нет, в старую канализацию, выложенную кирпичом, – в этот тоннель и пролезла крыса.
Оттолкнув изломанные куски брусчатки, маг протиснулся в шахту. На полу – тонкий слой высохших нечистот, панцири мёртвых насекомых, которые захрустели под его весом. Белёсая ящерка – длиной с его предплечье – метнулась в боковую щель. Ко лбу его налипла паутина – настолько крепкая, что даже задержала чародея на миг, прежде чем лопнуть с заметным щелчком. Флакон почувствовал движение у себя на плече, ножки пробежали по спине, а затем исчезли.
Позади закашлялся от поднятой магом пыли Спрут. Ещё дальше заплакал ребёнок, но потом затих, остались лишь звуки движения, заполошное дыхание. Впереди часть тоннеля обвалилась. Крыса нашла себе лаз, так что Флакон знал наверняка, что эта преграда – преодолимая. Добравшись до завала, он принялся разбирать камни.
Улыбка подтолкнула ребёнка перед собой.
– Давай-давай, – пробормотала она, – шевелись. Уже близко.
Девочка по-прежнему всхлипывала – ещё не плакала… просто пыль, столько пыли, которую подняли те, кто ползли впереди. Сзади маленькие ручки то и дело касались её обожжённых ступней, вызывая острую боль, но Улыбка сжимала зубы, чтобы не вскрикивать.
Мальчик позади помогал Тавосу Понду, лицо которого было замотано окровавленными бинтами. За ними пробирался Корик. Улыбка слышала, как сэтиец-полукровка всё тянул и тянул себе под нос какое-то песнопение. Наверное, только так и спасается от смертельного ужаса, идиот. Ему-то нравится открытая саванна. А не тесные извилистые тоннели.
Её это всё не беспокоило. Бывало и похуже. Когда-то, давным-давно, она жила
Если бы только эта девчонка не останавливалась всё время. Ещё толчок.
– Давай, крошка. Уже чуть-чуть осталось, вот увидишь…
В непроглядной тьме Геслер полз, слушая тяжёлое пыхтение Тюльпана впереди, а позади – сводящее с ума пение Хруста. Здоровяк, босых ног которого то и дело касалась вытянутая рука Геслера, с трудом протискивался в узком тоннеле, и сержант чувствовал лужицы крови, которые оставлял за собой Тюльпан. Натужный хрип, кашель… нет, не кашель…
– Бездна нас побери, Тюльпан, – прошипел Геслер, – что смешного-то?
– Щекочешься, – отозвался дюжий солдат. – Ты. Всё время. Щекочешь. Мне. Пятки.
– Пошевеливайся, кретин проклятый!
Позади продолжала звучать идиотская песенка Хруста: