Охотники за костями. Том 1

Скоро, очень скоро и сам он, и его мул получат великолепное оправдание, чтобы сбегать из дому, из этого старого храма. Я на рыбалку, дорогая. Ах, как он мечтал произнести наконец эти слова.

– Ты – идиот, – заявила Могора.

– Хитроумный идиот, женщина, а значит – куда умней тебя. – Он помолчал, разглядывая Могору, затем сказал: – Теперь осталось только дождаться, покуда она уснёт, чтобы срезать всё её волосы – она и не заметит, у нас тут серебряных зеркал нету, верно? Все смешаю, волоски с головы, из ушей, из подмышек, из…

– Думаешь, я не знаю, что ты задумал? – проговорила Могора и расхохоталась так, как умеют лишь старухи да гиены. – Ты не просто идиот. Ты – дурак. Обманувшийся, незрелый, одержимый, мелочный, злобный, высокомерный, самодовольный, трусливый, агрессивный, невежественный, своенравный, непостоянный, противоречивый да ещё и уродливый.

– И что с того?

У неё отвисла челюсть, так что Могора стала похожа на беззубого паука.

– Мозги у тебя, как пемза, что ни швырнёшь на неё, сразу впитывается! Исчезает. Пропадает. Даже помочись на неё, так моча сразу – пшик! Пропала! Ох, как же я тебя ненавижу, муженёк. И все твои омерзительные, вонючие привычки – ох, боги, ты же завтрак себе из носу выковыриваешь – только подумаю об этом, сразу тошнит. Проклятье, этого зрелища мне никогда не забыть…

– Ой, да замолкни ты. В соплях сохраняется питательная пыльца, это общеизвестно…

Тяжёлый вздох прервал их, и оба посмотрели на Маппо. Могора подобралась ближе и принялась снимать паутину с морщинистого лица трелля.

Искарал Прыщ наклонился ближе:

– Что это у него с кожей случилось? Вся сморщилась и складками покрылась. Что ты с ним сделала, женщина?

– Это метка пауков, Маг, – ответила Могора. – Цена за исцеление.

– Да ведь каждая нить оставила морщинку!

– Ну, он и прежде был не красавец.

Стон, затем Маппо приподнял руку. Уронил и вновь застонал.

– У него теперь и мозги паучиные! – предрёк Искарал Прыщ. – Начнёт плевать на свою еду – точно как ты – а ещё смеешь называть омерзительной привычку ковыряться в носу.

– Ни одно уважающее себя создание не сделало бы того, что ты сотворил нынче утром, Искарал Прыщ. Пауки-то в носу не ковыряются, верно? Ха! Сам понимаешь, что я права!

– Вот и нет! Я только вообразил себе паука, который все восемь ног засунул в нос, и сразу же о тебе вспомнил. Тебе нужно подстричься, Могора, и я тебе в этом подсоблю.

– Только попробуй ко мне подойти иначе, чем с похотливыми мыслями, и я тебя на вертел насажу.

– Похоть. Какая ужасная мысль…

– А если я тебе скажу, что беременна?

– Убью этого мула.

Могора бросилась на него.

Муж и жена визжали, царапались, катались по земле.

Мул смотрел на них безмятежным взором.

Разбитые, смешавшиеся кусочки, из которых прежде складывалась мозаика жизни Маппо Коротышки, казались призрачными вспышками, словно рассеянными отблесками на дне глубокого колодца. Он мог лишь смотреть на разрозненные фрагменты, осознание их важности оставалось далёким, и довольно долгое время эти кусочки отдалялись, словно трелль медленно, но неумолимо всплывал на поверхность.

Но затем явились серебристые нити, опустились, точно струи дождя, пронзили густую, мутную жидкость, в которой он плавал. И Маппо ощутил их касание, а затем их вес, остановивший движение вверх, а потом, повисев некоторое время неподвижно, трелль начал погружаться обратно. К разбитым, рассыпанным кусочкам мозаики на дне.

И там ждала боль. Не телесная – плоти у него ещё не было – болела душа, пылала множеством ран предательства, поражения, угрызений совести, того, что кулаком вдребезги разбило всё то, чем он был прежде… прежде, чем пал.

Но серебристые нити продолжали стягивать кусочки мозаики, не обращая внимания на его муку, оставались глухи к его возмущённым воплям.

Маппо вдруг оказался среди высоких каменных глыб, которые оленьими рогами вытесали так, что они превратились в конические колонны. Половину неба затянули тяжёлые, словно окованные железом тучи, а сильный ветер раздувал их пряди по второй половине, заполняя пустоту, – будто что-то пробило небеса насквозь, и эта колотая рана никак не исцелялась. Колонны высились повсюду, десятки глыб выстроились так, чтобы сложился узор, который невозможно было постичь с того места, где стоял Маппо. Они отбрасывали на истерзанную землю призрачные тени, и взгляд трелля привлекли эти тени, сперва словно случайно, но затем – с растущим осознанием. Тени лежали в невозможных, невероятных направлениях, складываясь в узор, паутину, раскинувшуюся во все стороны.

И Маппо понял, что стоит в самой её середине.

Из-за одной из глыб выступила молодая женщина. Длинные волосы цвета затухающего огня, глаза оттенка чеканного золота, закутанная в чёрные, текучие шелка.

– Это, – проговорила она на языке треллей, – далёкое прошлое. Некоторые воспоминания лучше не трогать.

– Не я избрал его, – ответил Маппо. – Я не знаю этого места.