Охотники за ментами

– Стоп! – сердито крикнул здоровяк оператору и опять повернулся к оперу: – Ну вот зачем вы так? У вас работа и у нас работа. Мы должны донести до телезрителя положительный образ сотрудника правоохранительных органов, его готовность к подвигу и все такое… Вы против, что ли? Вам больше нравится, когда на вас охотятся с оружием в руках?

– Кто сообщил вам о происходящем? Откуда вы знаете мое имя? Кто допустил вас на территорию садика?

Волченков начинал злиться по-настоящему. И этот бесцеремонный наглец еще смеет напоминать ему про «охотников»! Волченков едва удерживался, чтобы не двинуть телевизионщику по физиономии. Ломов бы наверняка уже двинул.

К счастью, подошел Самойлов и корректно, но внушительно попросил прессу удалиться.

– Не будем обострять. У вас работа и у нас работа. Мы благодарны прессе за внимание к нашим проблемам, но давайте все-таки держаться в рамках, – и так как телевизионщики попытались вступить в дискуссию, зловеще добавил: – В противном случае неприятности я вам обещаю большие.

Журналисты с видимой неохотой ретировались.

– Ладно, смонтируем, что снято, текст наложим, – буркнул здоровый телевизионщик своему тощему собрату. – Добавим нарезку из архива…

Он повернулся к Самойлову и с обидой заметил:

– Между прочим, сила американской полиции в ее открытости. Там прессу уважают, не то что в нашем колхозе.

Когда они убрались, появился Люченский.

– Персонал успокаивал, – сообщил он. – Заведующая просто из кожи лезет. Когда все это закончится? Не понимают люди!

– Кто вызвал прессу? – сухо поинтересовался Самойлов.

Люченский пожал плечами.

– Они же как мухи, – сказал он. – На запах дерьма сами летят.

– На запах ладно, – сказал Волченков. – Фамилию-то они откуда мою знают?

– Столько лет в полиции. Странно было бы, если бы они ее не знали, – весело сказал Люченский.

Волченкову показалось, что сквозь веселость пробивается какая-то напряженная нотка, но решил не обращать на это внимание. Он слышал, что некоторые из сотрудников сливали прессе служебную информацию за определенную мзду, но сам с подобным явлением пока не сталкивался.

«Может быть, показалось, – подумал он, садясь в машину. – Люченский не похож на такую скотину. Но про фамилию он соврал. С журналистами я дел не имел никогда. Инстинктивно сторонился. Фамилию кто-то из наших слил».

Но больше всего огорчало его то, что при падении в котельной он умудрился порвать брюки. Костюм на нем был новый, Волченков еще не успел к нему привыкнуть, и было очень обидно.

«Да черт с ним! За город все равно что попроще надеть надо. Желябова вон носит комбинезон и ничего. Возьмем пример», – решил он.

Глава 20

Опер Локотков хотя и был пенсионером, но выглядел, пожалуй, все-таки старовато для своих лет – грузный, седой, страдающий одышкой. Ходил он вперевалочку с палкой, видимо, беспокоили суставы. Ломов невольно смотрел на него, как школьник на патриарха. Смысла в этом, конечно, не было, потому что Локотков в свое время большим авторитетом не пользовался, а в последние годы вообще относился к своим обязанностям спустя рукава. У него были какие-то неполадки со здоровьем, так что понять его было можно. Начальство смотрело на все сквозь пальцы, но на пенсию отправило без сожалений.

Ломов многого от Локоткова не ждал. Но он рассчитывал, что тот все-таки прояснит кое-что насчет последнего дела, в котором он участвовал вместе с погибшим Рогалевым. Локотков согласился ответить на интересующие Ломова вопросы, но без обиняков потребовал «накрыть поляну» в ресторане. Выпить он любил, несмотря на нелады со здоровьем.

Ломов от рюмки тоже не отказывался, но рестораны считал излишеством. К тому же он совсем не был уверен, что информация, которую удастся вытянуть с бывшего коллеги, окупит расходы на «красивую жизнь». Но делать было нечего – Локотков наотрез отказывался беседовать «на сухую». Пришлось занимать деньги и заказывать столик.

Локотков прибыл вовремя, долго и придирчиво изучал меню, делал заказ, от которого у Ломова кровью обливалось сердце, и демонстративно даже не глядел в сторону угощающего. Он держался так, будто Ломов был должен ему огромную сумму и никак не мог расплатиться. Но, выпив и хорошенько закусив, Локотков разрумянился, оживился, повеселел и принялся болтать, точно мастер разговорного жанра. Он принялся вспоминать свои былые подвиги, казусы, случавшиеся с ним на боевом посту, и Ломову не составило большого труда подвести его к теме «охотников» и гибели Рогалева.

– А запросто! – заявил он. – Я ни капли не сомневаюсь, что такие суки реально существуют. На нас многие зуб точат, Ломов. Но я тебе вот что скажу, если честно – кое-кто из наших реально заслужил, чтобы его ненавидели. Есть те, которые рискуют своей шкурой и тянут на себе воз… А есть те, которые только сливки снимают. Что не так? Да ты и сам это знаешь.

– А Рогалев, он из каких был?

– А то ты не знаешь! Рогалев настоящий мент был. До мозга костей! Цепной пес! С цепи его спускали, и он шел, пока до глотки не добирался! Теперь таких нет! Давай за упокой его грешной души!