Охотники за ментами

– Ты у нас человек видный, даже, я бы сказал, интеллигентный. А я в театре один раз в жизни был, в одиннадцать лет – Буратину смотрел. Культурного багажа практически – ноль. Начни я сейчас с ней разговаривать, она сразу смекнет, что я из полиции. А нам это ни к чему, я полагаю. Ты вот хотя бы галстук умеешь завязать и разговор поддержать. А я лучше встречусь с бывшим опером Локотковым, уже договорился. Он был в той же группе, что и покойный Рогалев. Совсем недавно вышел на пенсию. Это было его последнее дело. Он теперь человек свободный, может, расскажет что-нибудь такое, о чем другие постеснялись рассказать. А ты дерзай, наводи мосты к артисточке. Чует мое сердце, Альтшулер не зря на нее наговаривает. Он человек, конечно, сомнительный, но глаз у него зоркий.

Волченков сомневался, что разговоры о театре – обычное дело в среде стритрейсеров, но спорить не стал, тем более что в искусстве Мельпомены разбирался ненамного лучше коллеги. Другое дело, что галстук он действительно завязывать умел. И таинственная фигура женщины в мужском комбинезоне и бейсболке, постепенно начинавшая приобретать реальные черты, очень интриговала его. Волченков отчасти сомневался, что они напали на верный след, слишком необычным казалось присутствие среди бандитов молодой женщины, актрисы, но, с другой стороны, характер этой женщины явно был необычным сам по себе. Надо же, ночные гонки! Сам Волченков не сильно увлекался моторами, колесами и прочим разным тюнингом, а автомобиль рассматривал исключительно как средство, помогающее ему перемещаться из одной точки в другую. Экстрима он также не любил. На основной работе у него экстрима было достаточно, и ничего хорошего в нем Волченков не видел. Он даже решил эту мысль сделать главной темой разговора на тот случай, если удастся познакомиться с Желябовой. Если эта Желябова «плохая девчонка», то такая тема ничем не хуже любой другой, а если все-таки девчонка окажется хорошей, то, возможно, ему удастся заронить в ее душу сомнение в отношении неоправданного риска.

Но по большому счету тащиться ночью к черту на кулички ему совершенно не улыбалось, и он решил разыскать девушку в пределах городской черты. Сначала Волченков заглянул в городской театр и попытался выяснить в отделе кадров адрес артистки Желябовой. Адрес дали без слов и даже фамилии у него не спросили. Судя по всему, местные артисты славой избалованы не были и от поклонников не прятались. Воодушевленный удачей, Волченков купил небольшой букетик цветов и рванул по полученному адресу.

Воодушевление его прошло так же быстро, как и возникло. По указанному адресу Желябова уже давно не проживала. Хозяйка, пожилая, грузная хмуро выслушала Волченкова и сказала, как отрезала:

– Жила, да. За квартиру платила исправно, ничего не скажу. Только ушла, и слава богу! Не нравилась она мне. А где живет, не знаю. Снова квартиру где-нибудь сымает. Она ведь не местная, приехала откуда-то. А вы цветочки, значит, ей приготовили?

– Ну что вы! – среагировал Волченков. – Это вам! Приятно встретить приятную женщину! Спасибо!

На лице женщины появилась растерянная улыбка, когда в руках у нее оказался скромный букетик, а Волченков уже мчался дальше. Визит за город становился все реальнее, и это, скорее всего, означало еще одну бессонную ночь. Таких ночей в жизни Волченкова накопилось очень много, и он подозревал, что отоспаться за них удастся уже только на кладбище.

Когда он сел в машину, позвонил полковник Самойлов. После того как Ломова с Волченковым включили в его группу с особыми полномочиями, отношения между ними и Самойловым сделались натянутыми до предела. Формально во главе оперативной группы стоял Самойлов, но по ключевым вопросам генерал советовался в первую очередь не с ним. Это не могло не раздражать полковника, тем более что половину своих действий ни Волченков, ни Ломов с ним не согласовывали. Однако он на прямую конфронтацию не шел и свою неприязнь усмирял так, что Волченков даже завидовал такой выдержке. Он делился с ними любой информацией, касавшейся их дела, причем незамедлительно. Вот и теперь он делал своевременное сообщение. Тон при этом у него был сухой, официальный, но, как показалось Волченкову, с микроскопической дозой злорадства.