Охотники за микробами. Борьба за жизнь

Теобальду Смиту тоже хотелось поехать, но нужно было искать службу. И в то время как молодые обеспеченные американцы спешили приобщиться к тайнам новой волнующей науки (чтобы впоследствии рассказывать, как они замечательно работали в одной комнате с великими немцами!) и готовились вернуться оттуда важными профессорами, Теобальд Смит нашел себе, наконец, занятие. Скромное это было занятие и, пожалуй, не совсем даже приличное для человека науки. Он поступил сотрудником в одно небольшое, незаметное, плохо обеспеченное, в общем довольно жалкое учреждение, носившее название «Вашингтонское бюро скотопромышленности».

Включая Смита, бюро состояло из четырех сотрудников. Во главе стоял симпатичный человек по фамилии Сэлмон. Он искренне интересовался вопросом о том, какой вред могут приносить микробы коровам, и с увлечением рассуждал о важной роли бацилл в свиноводстве, но не имел абсолютно никакого понятия о том, как ловить микробов, наносивших вред этим ценным животным.

Был там еще некто мистер Кильборн, который имел степень бакалавра агрономических наук и числился чем-то вроде ветеринарного врача (в настоящее время он торгует медным и железным товаром в Нью-Йорке). И последним украшением этого бюро был древний и страшного вида чернокожий старик Александр, который вечно сидел где-нибудь в торжественной позе и лишь после основательного понукания нехотя принимался мыть грязные склянки и головки у морских свинок.

В маленькой комнатушке, освещенной только слуховым окошком, под самой крышей правительственного здания, Смит начал погоню за микробами. Тут уж он чувствовал себя в родной стихии! Он с такой ловкостью взялся за дело, как будто родился со шприцем в руке и платиновой проволокой во рту. Несмотря на узкое университетское образование, он хорошо владел немецким языком и в долгие ночные часы упивался рассказами о славных деяниях Роберта Коха. Как молодой селезень, рвущийся к воде, он стал подражать Коху в его тонком умении обращаться со страшными бациллами и оригинальными спириллами, носившимися под линзой маленькими живыми пробочниками…

— Я всем, всем обязан Роберту Коху, — говаривал он часто, думая о далеком гении с тем же чувством, с каким деревенский энтузиаст бейсбола думает о Бэб Руте.

Он работал с неутомимой энергией. Несмотря на слабое здоровье, он целыми днями и даже ночами сидел на своем сумрачном чердаке, не переставая гоняться за микробами. Своими тонкими музыкальными пальцами он научился готовить великолепные бульоны для микробов — почти без потерь! А в свободные минуты он лихо воевал с тараканами, которые целыми табунами ползли к нему на чердак из помещавшейся рядом кладовки. В изумительно короткий срок он овладел необходимой техникой и осторожно стал переходить к небольшим открытиям. Он изобрел новый оригинальный вид вакцины, содержавшей в себе не бациллы, а только их профильтрованное бесформенное белковое вещество. Жара на его чердаке превращалась в адское пекло, столь знакомое летнему Вашингтону, но он смахивал пот с кончика носа и продолжал работать в точной, классической манере Коха, инстинктивно избегая грубоватых методов Пастера.

III

Как часто приходится слышать разговоры о свободе науки и о том, что каждый исследователь должен иметь полную независимость в выборе себе предмета исследования. Я и сам так раньше думал, но, занявшись изучением жизни выдающихся исследователей, пришел к заключению, что все это громкие слова. Вздор! Потому что если взять, например, Теобальда Смита, начавшего свою карьеру с роли мелкого чиновника, то мы увидим, что он вынужден был заниматься именно теми исследованиями, которые были ему поручены доктором Сэлмоном, а доктору Сэлмону платили деньги за то, чтобы он принуждал Смита к разрешению тех вопросов, которые волновали фермеров и скотоводов. Доктор Сэлмон, бакалавр Кильборн и Теобальд Смит, не говоря уже о незаменимом Александре, ждали только сигнала, чтобы с быстротой пожарной команды направить брандспойт науки в пылающий огонь эпидемий, угрожавших жизни свиней, телят, быков и баранов американских фермеров.

Как раз в то время скотопромышленники были весьма озабочены распространением странной болезни, носившей название техасской лихорадки. Южные скотоводы покупали на севере рогатый скот; его выгружали из вагонов и пускали на пастбище вместе со здоровыми и крепкими южными коровами. С месяц примерно все шло благополучно, и вдруг — хлоп! — среди северных коров разражалась жестокая эпидемия. Они переставали есть, начинали быстро терять в весе, моча у них делалась красного цвета, они стояли сгорбившись и с печальными глазами, а через несколько дней все прекрасное северное стадо до последней коровы лежало окоченевшим на пастбище.

То же самое происходило, когда южные бычки и телки попадали на север; их пускали на пастбище, потом, может быть, даже угоняли оттуда; но когда северные коровы приходили на поля, где раньше паслись их южные сестры, то через тридцать примерно дней среди них начиналась смертельная эпидемия и в каких-нибудь десять дней погибало все стадо.