Охотники за микробами

«Если есть такая краска, – фантазировал он, – которая окрашивает одну только ткань из всех тканей живого организма, то, несомненно, должна быть и такая, которая отлагается не в тканях, а окрашивает и убивает микробов, нападающих на этот организм».

Пятнадцать с лишним лет он об этом мечтал, пока ему не удалось наконец этого добиться.

В 1890 году Эрлих вернулся из Египта и снова стал работать в берлинском институте Роберта Коха. Эрлих внес с собой жизнь в это мрачное учреждение. Роберт Кох заходил иной раз в живописную и беспорядочную лабораторию своего ученика, сверкавшую длинными рядами бутылок с яркими красками.

– Ну-с, милый мой Эрлих, о чем нам сегодня расскажут ваши эксперименты? Эта фраза моментально вызывала целый поток страстных объяснений, доказательств, рисунков и опытов, обрушивавшихся бурной лавиной на Коха. – Одну минутку, дорогой Эрлих… Я не успеваю за вами следить, объясните, пожалуйста, яснее.

– С удовольствием, герр доктор! Сию минуту! – восклицал Эрлих и, не переставая тараторить, схватывал кусок мела, становился на колени и начинал чертить чудовищные диаграммы на полу лаборатории. – Ну вот! Теперь вы понимаете? Ясно? Да?

В Пауле Эрлихе не было абсолютно никакой солидности. Когда что-то приходило ему в голову, он, как избалованный мальчишка, пачкал своими рисунками все, что попадалось под руку; он рисовал на своих манжетах, на подошвах сапог, на груди своей сорочки (приводя этим в отчаяние жену!) и на манишках своих коллег, если тем не удавалось вовремя увернуться. При этом невозможно было точно понять, над чем сейчас Пауль Эрлих думает, потому что в любое время суток он мог размышлять над самыми разными удивительными вещами, такими как почему у нас есть иммунитет, или как этот иммунитет измерить, или как краску можно превратить в магическую пулю. И он повсюду оставлял за собой след фантастических изображений этих мыслей!

В то же время он был самым дотошным человеком в проведении опытов. Он громче всех возмущался сложившейся у охотников за микробами практикой установления истины при небольшом количестве тестовых экспериментов, и в той лаборатории Роберта Коха он убил пятьдесят белых мышей исключительно ради того, чтобы получить численную оценку установленной закономерности, поскольку полагал, что она поможет в решении загадок действия иммунитета, загадок жизни и смерти. Такой подход помог ему в конце концов найти магическую пулю.

3

Благодаря своей веселости и скромности, готовности пошутить над собственной нелепостью Эрлих легко приобретал друзей, но, будучи вместе с тем и человеком практичным, он старался, чтобы среди этих друзей оказывались иногда и высокопоставленные особы. В 1896 году он оказывается вдруг директором своей собственной лаборатории, носившей громкое название: «Прусский королевский институт тестирования сыворотки». Этот институт находился в Штеглице, близ Берлина, и состоял всего из двух комнат – в одной из них раньше помещалась пекарня, а в другой, поменьше, была конюшня.

«Причина всех наших неудач заключается в недостаточной точности работы, – говорил Эрлих, вспоминая, как один за другим лопались мыльные пузыри пастеровских вакцин и сывороток Беринга. – Непременно должны существовать какие-то математические законы, регулирующие действие ядов, вакцин и сывороток».

И этот пылкий фантазер с неизменной сигарой во рту метался взад и вперед в двух темных комнатках лаборатории, объясняя, рассуждая, доказывая и с неподражаемой точностью отмеряя в градуированных пробирках капельки содержащего заразу бульона и соответствующее количество спасительной сыворотки.

По мере работы и по мере того, как целые полки морских свинок прямым маршем отправлялись на тот свет, он находил в своих теориях гораздо больше исключений, чем правил. Но это его ничуть не смущало – силой своего необыкновенного воображения он придумывал для этих исключений новые маленькие добавочные законы, комбинировал все более и более странные формулы, пока наконец его знаменитая теория «боковых цепей» в иммунитете не превратилась в неразрешимую головоломку, которая ничего не объясняла и ничего не предсказывала. До конца жизни Пауль Эрлих не переставал верить в свою сумасбродную теорию «боковых цепей» в иммунитете; критики всего мира вдребезги разбивали эту теорию, но он не сдавался.