Внизу, в морге, усердно трудился Фредерик Лёффлер, кипятя ножи и извлекая раскаленной платиновой проволокой сероватую вязкую массу из притихших глоток маленьких созданий, которых доктора не сумели спасти от смерти. Он собирал эту массу в узенькие пробирки, закрытые комочками ваты, и, помещая ее затем в растворы красок, находил под микроскопом причудливых бацилл, имевших форму индейской палицы и испещренных ярко-синими точками. Почти в каждой глотке можно было найти этих странных пятнистых бацилл; он не преминул показать их своему учителю Коху.
Почти нет сомнений, что Кох руководил Лёффлером в его исследованиях.
«Не нужно делать поспешных выводов, – наверняка говорил ему Кох. – Сначала нужно вырастить культуру микробов в чистом виде, затем впрыснуть ее животным, и если эти животные заболеют болезнью, совершенно сходной с человеческой дифтерией, тогда только…»
Разве мог Лёффлер совершить ошибку, работая под руководством этого чудовищно педантичного и при этом внимательного и заботливого маленького царя охотников за микробами, наблюдавшего за ним из-под неизменных очков в золотой оправе?
Одного погибшего ребенка за другим Лёффлер подвергал тщательному исследованию; он заглядывал во все части бедного маленького тельца; он окрашивал сотни и тысячи срезов из каждого органа; он старался – и ему это быстро удалось – вырастить чистую культуру этих странных дольчатых бацилл, имевших форму индейской палицы. Но сколько ни искал, абсолютно нигде, ни в одной части тела не находил этих микробов, кроме как в пленчатом налете в горле.
«Как могут эти микробы, растущие только в глотке и больше нигде, такое небольшое количество микробов, остающихся на одном месте, так быстро убивать ребенка? – задавался он вопросом. – Впрочем, нужно точно следовать указаниям Коха».
И он добросовестно продолжал пробовать вводить чистую культуру в дыхательное горло кроликов и под кожу морских свинок. Эти животные быстро погибали – в какие-нибудь два-три дня, как и дети, а иногда еще быстрее, – но микробов, которых Лёффлер вводил в них целыми миллионами, можно было найти только на месте впрыскивания. А иной раз их даже и там не оказывалось, или в лучшем случае там было лишь очень мало ослабленных экземпляров, которые, казалось, не могли причинить вреда и блохе.
Как же такая ничтожная доза бацилл, остающаяся на одном месте, может сразить животное, в миллионы раз превышающее их своими размерами?
Лёффлер был чрезвычайно точным и добросовестным исследователем, но абсолютно лишенным дара воображения, способного внести оживление или хотя бы украсить его формалистскую точность. Он сел и написал ученый труд, в высшей степени скромный, сдержанный, не возбуждающий никаких надежд. Это была простая, бессистемная сводка всех «за» и «против» по вопросу о том, действительно ли данная бацилла – возбудитель дифтерии. Он не делал окончательных выводов, чтобы оставаться честным, и поместил в самом конце факты, говорившие против.
«Возможно, этот микроб и является возбудителем. Но у некоторых детей, погибших от дифтерии, я совсем не находил этих микробов. Ни одно из зараженных мною животных не дало той картины паралича, какая обычно бывает у детей. Но больше всего сомнений порождает тот факт, что мне иногда удавалось находить эту бациллу в горле детей, никогда не проявлявших никаких признаков дифтерии».
Так он свел на нет всю ценность своего точного и прекрасного исследования. Но в самом конце этого безнадежного трактата он дал Ру и Берингу – людям, обладавшим более сильным воображением, – ключ для дальнейших работ в этой области. Чудак был этот Лёффлер! Признавая себя не способным сделать последний шаг в этом вопросе, он предсказывал то, что пришлось за него сделать другим:
«Эта бацилла всегда остается на одном и том же месте в омертвелых тканях в горле ребенка; она таится в одной какой-нибудь точке под кожей морской свинки; она никогда не размножается в организме мириадами, но при этом все же убивает. Как такое может быть?
Должно быть, она вырабатывает токсин – сильный яд, который, распространяясь по организму, поражает важнейшие жизненные центры. Несомненно, этот токсин можно каким-то способом обнаружить в теле погибшего ребенка, в трупе морской свинки и в бульоне, где эта бацилла так хорошо размножается. Человек, которому удастся найти этот яд, сможет доказать то, что мне не удалось продемонстрировать».
Эта мысль Лёффлера глубоко запала в голову Ру.