Охотники за микробами

В это же время в Берлине работал другой Эмиль – Эмиль Август Беринг. Он трудился в лаборатории Коха, в ветхом здании, носившем название «Треугольник», расположенном на Шуманштрассе. Здесь делались великие дела. Во главе учреждения стоял сам Кох, и теперь уже не просто доктор Кох из Волынтейна, а герр профессор Роберт Кох, известный тайный советник. Старая сельская шляпа по-прежнему красовалась на его голове, и он все так же внимательно смотрел из-под очков в золотой оправе, оставаясь молчаливым и малоразговорчивым. Он пользовался большим почетом и уважением и, вопреки своему внутреннему убеждению, старался думать, что открыл способ лечения туберкулеза. Его начальство (у ученых бывает иногда полное основание проклинать начальство, даже самое благосклонное!) на него отчаянно напирало – так по крайней мере говорят ветераны, охотники за микробами, которые там были и помнят эти славные дни.

«Мы осыпали тебя орденами, микроскопами и морскими свинками; так дай же нам какое-нибудь чудодейственное лечение во славу отечества, как сделал это Пастер для Франции», – подобное этому не раз приходилось выслушивать Коху.

Но может ли человек спокойно заниматься своим делом, когда правительства ссорятся между собой за первое место на земле, а матери громко взывают о помощи? Можно ли упрекать Коха в том, что он не выдержал характера и сам создал трагедию своей жизни, объявив миру о злосчастном туберкулине? Но в то же время он не переставал руководить своими юными помощниками в их прекрасных работах, и одним из таких помощников был Эмиль Август Беринг.

Ему было в то время около тридцати лет; он был военным врачом и носил небольшую бородку, более аккуратную и менее выразительную, чем растрепанная борода Коха. Но, несмотря на такую прозаическую бородку, голова его была полна всяких поэтических фантазий. Он сравнивал величие открытий учителя с розовой вершиной своей любимой снеговой горы в Швейцарии, а бурное течение человеческой пневмонии – с низвергающимся горным потоком. В своей научной работе он был одержим двумя навязчивыми идеями: первая – что кровь есть самый таинственный и чудесный из соков, циркулирующих в живом организме, а вторая (не совсем новая) заключалась в том, что должны существовать какие-то особые химические вещества, способные убивать микробов внутри людей и животных, не причиняя этим последним никакого вреда.

«Я должен во что бы то ни стало найти препарат, лечащий дифтерию!» – говорил он себе, заражая целые стада морских свинок сильной культурой дифтерийных палочек. По мере того как болезнь в них развивалась, он пробовал лечить их разными химическими соединениями. Он применял дорогие препараты солей золота, он впрыскивал им нафтиламин, испробовал более тридцати простых и сложных химических веществ. Он простодушно верил, что если какие-то вещества убивают микробов в стеклянной пробирке, не повреждая самой пробирки, то они будут точно так же уничтожать дифтерийных бацилл в организме морской свинки, не причиняя вреда самой свинке. Но, увы, уже по одному виду его лаборатории, напоминавшей картину настоящей скотобойни, можно было судить о том, что не было большой разницы в действии между смертоносными бациллами и его не менее убийственным лечением. Но, как и подобает поэтическим натурам, Беринг отнюдь не проявлял должного почтения к фактам; даже горы трупов не могли разубедить его в том, что должно существовать какое-то чудесное средство, излечивающее дифтерию.

К его счастью, после всех его смертоубийственных опытов остались несколько морских свинок, выздоровевших от дифтерии несмотря даже на все его попытки лечения.

«Иммунизированы ли они теперь к дифтерии?» – задал он себе вопрос.

Он впрыснул им колоссальную дозу дифтерийных бацилл. Они все пережили это! Они были иммунизированы.

Тогда Беринг бросил опыты с химическими веществами, разочаровавшись в них, и всецело отдался другой навязчивой идее, заключавшейся в том, что кровь есть самый поразительный из соков, циркулирующих в организме. Он преклонялся перед кровью; его воображение приписывало ей неслыханные достоинства и чудесные свойства. Он набрал шприцем крови из сонных артерий выздоровевших свинок и оставил пробирки с кровью стоять до тех пор, пока прозрачная соломенно-желтая сыворотка не собралась над густою красною частью крови. Он осторожно набрал пипеткой немного этой сыворотки и смешал ее с активной культурой дифтерийных бацилл.

«В крови этих животных, несомненно, есть что-то особенное, что сделало их иммунизированными к дифтерии; эта сыворотка обязательно должна убивать дифтерийных микробов».

Он ожидал увидеть под микроскопом, как бациллы в этой сыворотке быстро съеживаются и погибают, но, к своему удивлению, увидел совершенно обратную картину: они в ней «обильно размножались», что он и отметил с большим сожалением в своей записной книжке.

«Да, но ведь француз Ру доказал, что убивает детей и животных не сама бацилла, а вырабатываемый ею яд. Нужно проверить, иммунизированы ли выздоровевшие свинки также и к яду».