Охотники за морскими кладами

Вечером того же дня губернатор и комендант крепости Луибур, прибывшие на место катастрофы, стали очевидцами последнего акта трагедии — в бухте Кельпи всплыли десятки тел. А вот малейших следов груза, ради которого и были, собственно, затеяны поисковые работы, обнаружить не удалось, хотя корабль погиб в двух шагах от берега и затонул на небольшой глубине. Все были уверены, что для опытных ныряльщиков обнаружить сундуки с золотом не составит особого труда. Стихия, однако, внесла свои поправки: штормовая погода надолго задержала поиски, а когда они возобновились, с морского дна удалось поднять лишь несколько пушек и якорей. Золото исчезло бесследно.

Так закончилась первая и последняя попытка французских властей спасти сокровища «Ле Шамо». В последующие 200 лет о них вообще не вспоминали. Лишь с начала XX в. на место крушения фрегата пришли первые экспедиции. В 1961 г. ныряльщику-любителю Ролексу Сторму, голландцу по происхождению и художнику по профессии, повезло сразу: в первый же день он обнаружил кучи заржавевших ядер и несколько пушек. В следующее погружение Сторм нашел под кучей пушечных ядер французскую серебряную монету. Третья попытка увенчалась обнаружением бюста Людовика XV с датой «1724». Но на этом все и закончилось. Сколько ни ныряли Сторм и его товарищи, море не вознаградило их больше ничем.

Павлиний трон в трюме «Гровенора»

15 июня 1782 г. британский фрегат «Гровенор» под командованием капитана Коксона покинул порт Тринкомали на восточном побережье острова Цейлон и взял курс к мысу Доброй Надежды. Коксон рассчитывал за три недели достигнуть южной оконечности Африки, обогнуть с божьей помощью страшный мыс и дальше уже спокойно идти к английским берегам.

Капитан был спокоен за свою команду. Несмотря на некоторую ее разношерстность (под его началом, помимо британцев, состояли итальянцы и индийцы), на матросов можно было положиться. Не вызывали тревоги и пассажиры — британские офицеры со своими семьями, достойно послужившие королеве и обеспечившие себя на остаток жизни. Крупно не повезло бы пиратам, задумавшим встать на их пути.

Единственное, что беспокоило бравого капитана, — погода. Неустойчивый ветер то гнал фрегат к берегам Африки, то надолго исчезал, оставляя судно беспомощно покачиваться на редкой зыби, пассажиров — скучать, а капитана — нервничать.

Капитан Коксон не спешил на берег — море было его домом. Единственное, что торопило его, — желание поскорее доставить груз, снять с себя чудовищную ответственность за содержимое тяжелых ящиков, плотно стоящих в глубоких трюмах «Гровенора». Шутка ли: семьсот двадцать слитков золота, тысяча четыреста пятьдесят слитков серебра, девятнадцать неподъемных сундуков, набитых «добытыми» в Индии во славу британской короны сапфирами, изумрудами и брильянтами, да одних золотых монет на сумму семьсот семнадцать тысяч фунтов стерлингов. И, наконец, самая большая ценность, бережно упакованная в огромный, похожий на гроб для великана, ящик. О содержимом ящика знал на судне только капитан»…

В ночь на 4 августа ветер стал попутным и заметно усилился. Сильнее потрескивали мачты, фрегат прибавил ход. По всем расчетам, к вечеру следующего дня должен был появиться мыс Доброй Надежды.

Но мыс не заслужил бы своей печальной славы, если бы позволял кораблям свободно, без приключений, проходить мимо. Так вышло и на этот раз. Ранним утром 4 августа, когда пассажиры и члены команды, за исключением вахтенных, еще нежились в постелях, их уже поджидал страшный сюрприз. Мыс, до которого должно было оставаться еще более сотни миль, вдруг вырос прямо по курсу корабля!

На истошный крик вахтенного на палубу выскочил, в чем был, капитан. В один момент оценив обстановку, Коксон начал отдавать четкие приказы, матросы как обезьяны помчались по вантам, рассыпались по реям, убирая паруса, судно накренилось, из последних сил пытаясь отвернуть в сторону, но было уже поздно.

Все ближе вспененная полоса прибоя, похожая на пасть бешеного зверя. Вот заскрипели о корпус его зубы — подводные рифы, удар… треск обшивки, и когда-то прекрасный фрегат, теперь больше похожий на большую дырявую бочку, безвольно затрепыхался между двух огромных черных камней, «прокусивших» его насквозь, а теперь норовивших выплюнуть обратно в бушующее море.