Охотники за нацистами

От него же я узнал, что сразу после войны «Ангел Смерти» попал в американский лагерь, но тюремщики не поняли, с кем имеют дело. Его спасло отсутствие стандартной эсэсовской татуировки (в свое время он отказался ее делать, поскольку был высокого мнения о собственной внешности и не хотел иметь на теле отметину).[736] Уже тогда Менгеле значился в списках военных преступников, но неудивительно, что в послевоенном хаосе ему удалось выскользнуть из рук американцев. «Эти люди просто испарялись. Они были гораздо хитрее наших ребят», – сказал мне Кемпнер, прибавив, что, в отличие от Клауса Барбье, Менгеле не заключал сделок со спецслужбами США: «Он был состоятельным человеком и потому действовал независимо».

Тем не менее, памятуя о деле Барбье, Министерство юстиции США посчитало необходимым в этом убедиться. Управление специальных расследований проделало большую работу, отчет о которой был опубликован в 1992 году. Удалось установить, что, находясь в американской оккупационной зоне, Менгеле некоторое время жил под вымышленным именем и работал на ферме, однако бегство из Европы он совершил «без помощи или ведома США».[737] Никаких свидетельств его связи с разведкой обнаружено не было.

Первоначально Менгеле поселился в Буэнос-Айресе, причем одно время проживал в Оливосе – том же пригороде, где жил Эйхман. Во время операции по захвату последнего шеф «Моссада» Иссер Харель слышал, что Менгеле живет где-то поблизости, однако подтвердить эту информацию не удалось.

К печально известному освенцимскому врачу израильтянин испытывал вполне определенные чувства: «Среди всех злодеев, участвовавших в попытке стереть еврейский народ с лица земли, этот выделялся тем, что исполнял свою роль с чудовищным наслаждением».[738] Когда речь зашла о стоимости похищения Эйхмана, Харель сказал одному из членов группы: «Чтобы оправдать затраченные средства, мы попытаемся увезти с собой еще и Менгеле».[739]

Но, как бы шеф «Моссада» ни жаждал захватить его, он не хотел делать ничего, что «могло бы поставить под угрозу выполнение главной задачи – операции “Эйхман”». В Буэнос-Айресе уже вовсю кипела работа: подчиненные Хареля следили за Эйхманом, подыскивали безопасные дома и транспортные средства, продумывали как само похищение, так и его возможные последствия. Они учитывали, что, вероятно, им представится возможность захватить и Менгеле, однако признавали: прежде всего нужно сосредоточиться на основной цели. «Никто из нас не выразил особого желания заниматься Менгеле, – пишет Цви Аарони (он сыграл одну из ведущих ролей при похищении Эйхмана и провел первый допрос). – Не потому, что мы боялись. Боялись мы только одного: эта дополнительная задача могла помешать успеху операции “Эйхман”».[740] По словам Аарони, Харелю не терпелось добраться до Менгеле, но Рафи Эйтан, непосредственный руководитель группы захвата, отговорил шефа «Моссада», сославшись на еврейскую пословицу: «Захочешь поймать слишком много – не поймаешь ничего».

Когда Эйхман был похищен, Аарони по настоянию Хареля стал расспрашивать его о Менгеле. Поначалу пленник все отрицал, но потом признался: однажды он видел доктора в ресторане в Буэнос-Айресе, однако встреча была случайной. Адреса Менгеле Эйхман не знал. Тот только сказал ему, что живет в маленькой гостинице, которую содержит немка. Аарони в это поверил – в отличие от Хареля. «Он вам лжет! – утверждал шеф «Моссада». – Он знает, где Менгеле!»[741] По мнению Аарони, Харель «казался одержимым» поимкой доктора.

Как выяснилось, Менгеле уехал из Аргентины в Парагвай, когда узнал, что в ФРГ подписано постановление о его аресте. Это произошло за год до похищения Эйхмана – события, которое должно было рассеять в глазах доктора-убийцы последние сомнения (если таковые вообще имелись) относительно целесообразности переезда в страну, где бывшим нацистам предоставляется еще более надежная защита. Однако и в Парагвае оказалось недостаточно безопасно. После того как Эйхмана доставили в Иерусалим, Харель отправил Аарони и других агентов разыскивать Менгеле в нескольких латиноамериканских странах. При помощи других бывших нацистов «Ангел Смерти» поселился близ Сан-Паулу и снова стал сельскохозяйственным рабочим.

Эта перемена вызвала у него сентиментальную жалость к себе, которая стала еще острее, когда он узнал, что западногерманские газеты рассказывают читателям о его преступлениях в Освенциме. «Расположение духа у меня просто ужасное, – писал Менгеле в своем дневнике. – Особенно после всего этого бреда по поводу Б [лагеря Освенцим – Биркенау]. В таком настроении не радуешься солнечному дню. Превращаешься в несчастное создание, неспособное любить жизнь».[742]