Позднее критики и конкуренты Визенталя считали, что он заметно преувеличил свою роль в поисках, пытаясь препарировать и оспорить каждый этап запутанного сюжета. Многие даже сомневались, что он действительно начал разыскивать Эйхмана сразу после войны.[304]
Фридман, приезжавший в Австрию из Польши в 1946 году, тоже утверждал, что об Эйхмане – «величайшем убийце всех времен» – ему сообщил «Артур», точнее Ашер Бен-Натан. Когда Тувья признался, что слышит о нем впервые, лидер «Брихи» добавил: «Фридман, ты должен найти Эйхмана. Повторяю, ты должен его найти».[305]
Как бы там ни было, очевидно, что и Визенталь, и Фридман начали разыскивать Эйхмана примерно в одно время. Роберт Кемпнер, еврей немецкого происхождения, юрист из американской команды обвинителей на Нюрнбергском процессе, отметил в своих мемуарах, как Визенталь спрашивал его: «У вас есть что-нибудь на Адольфа Эйхмана? Вы им занимаетесь?»[306]
В 1947 году один американский знакомый сообщил Визенталю, что Вероника Либль, также известная как «Вера», подала прошение о признании ее бывшего мужа мертвым «в интересах детей». Нашелся свидетель, который под присягой поклялся, будто видел, как Эйхмана застрелили во время боев в Праге 30 апреля 1945 года. Визенталь выяснил, что свидетель женат на сестре Либль, и передал эту информацию американской разведке, а те, в свою очередь, сообщили о столь подозрительном совпадении суду. Прошение Либль отклонили. «Эта мелочь на первый взгляд стала, возможно, моим самым существенным вкладом в дело Эйхмана», – писал Визенталь.[307]
Впрочем, критики Визенталя сомневались, что официальное признание смерти могло что-либо изменить и удержать израильтян от поисков Эйхмана. Учитывая общее снижение интереса к преследованию нацистов, информация о том, что нацистский преступник по-прежнему жив, имела решающее значение. По данным Фридмана, в 1950 году Эйхмана разыскивали трое израильтян. Они считали, что он до сих пор скрывается в Австрии после того, как успешно избежал идентификации во временных лагерях для военнопленных войск союзников.
Однако в это время Эйхман уже жил в Генуе под именем Рикардо Клемента, а оттуда отплыл в Аргентину. Израильтяне долго его искать не стали. В этом же году, по словам Фридмана, «Артур допустил, что охота на Эйхмана подошла к концу».[308]
Только Фридман и Визенталь не хотели признавать, что охота окончена. Они проверяли любой слух, любую сплетню. «Правда в том, что никто ничего не знал, – сокрушался Фридман. – И с каждым днем про Эйхмана и прочих нацистов все больше забывали».[309]
В конце 1952 года, уже после переезда в Израиль, Фридман ненадолго приехал в Австрию, где встретился с Визенталем. Тот велел ему: «Напоминай израильтянам про Эйхмана… заставь их хоть что-то делать». По воспоминаниям Фридмана, в январе 1953-го, когда он уже собирался возвращаться в Израиль, Визенталь пожал ему руку и сказал: «Подумай вот о чем. Когда Эйхмана схватят, его будет судить еврейский суд в еврейском же государстве. На кону, Тадек, наша история – и гордость нашего народа».[310]
В том же 1953 году Визенталя ждал очередной успех в деле. Он встретил пожилого австрийского барона, разделявшего его страсть к коллекционированию марок.[311]
Имя этого бывшего контрразведчика – Генрих Маст – он раскроет позднее.[312] Визенталь в своих записях назвал барона «католическим монархистом», тем самым подразумевая, что тот «всегда с подозрением относился к нацистам». Узнав о поисках Эйхмана, он вытащил письмо от бывшего армейского товарища из Буэнос-Айреса, работавшего инструктором на службе режима президента Хуана Перона, и указал на последний абзац.Прочитав его, Визенталь лишился дара речи: «Только представь, кого я здесь видел – этого отвратительного борова Эйхмана, повелевавшего евреями. И даже дважды поговорил с ним. Он живет возле Буэнос-Айреса и работает в водопроводной компании». Барон риторически спросил: «Ну, что скажете? Некоторым преступникам все-таки удалось уйти?»[313]
Визенталь, несмотря на волнение, понял, что в одиночку сделать ничего не сможет. Учитывая влияние нацистов в Аргентине тех лет, Эйхман мог чувствовать себя там в полной безопасности. «Я не был для него серьезным противником», – признал Визенталь. Он решил посоветоваться с Ари Эшелем, израильским консулом в Вене, который предложил всю собранную по Эйхману информацию – в том числе полученную от барона – включить в отчет для Всемирного еврейского конгресса в Нью-Йорке. Одну копию передали лично президенту конгресса Науму Гольдману, вторую – в консульство.[314]