Охотники за нацистами

Впрочем, отношения с нарождающимися израильскими спецслужбами складывались непросто. Визенталь поставлял отчеты об антисемитизме и политической обстановке в Австрии, поддерживал контакты с израильскими дипломатами. Однако, по словам Сегева, в нем видели лишь «партнера», то есть нечто меньшее, чем полноценный агент разведки. В 1952 году израильтяне решили не продлевать проездные документы Визенталя, а также отклонили просьбы платить ему как консультанту консульства либо нанять в качестве сотрудника. После довольно громких протестов проездные документы ему все-таки продлили до 1953 года, но в остальном Визенталь оказался предоставлен самому себе.

Визенталь запросто получил бы гражданство Израиля, просто переехав туда, однако он хотел жить в Австрии. Потерпев в этом неудачу, он сумел добиться получения австрийского гражданства, несмотря на желание Цили перебраться в Израиль. В конечном счете решение Визенталя остаться в Европе и позволило ему в будущем получить международное признание.

* * *

Тувья Фридман, мстивший немцам в Данциге под конец войны, после нее оказался в Вене, где тоже открыл Институт документации преступлений нацистов. В целом он шел тем же путем, что и Визенталь: вместе с коллегами собирал свидетельства выживших, которые прибывали в Вену из Восточной и Центральной Европы. Собранные доказательства передавались местным властям для проведения следственных действий и судов над нацистами. «Благодаря нам австрийская полиция арестовала десятки подозреваемых»,[289] – хвалился он.

Однажды румынский еврей, студент Венского университета, привез ему пачку писем, обнаруженных в столе комнаты, которую он арендовал у австрийки. Их автором был лейтенант Вальтер Маттнер, служивший в войсках СС на Украине вскоре после нападения Германии на Советский Союз в июне 1941 года. Маттнер подробнейшим образом рассказывал своей жене (причем беременной!) о массовых расстрелах евреев, мимоходом упомянув, что число жертв в Киеве составило около 30 тысяч, а в Могилеве – не менее 17 тысяч. Сообщал он и о публичных казнях членов коммунистической партии, на которые силой сгоняли все мирное население города. «Здесь, в России, я наконец-то понял, что значит быть нацистом»,[290] – гордо заявлял он.

Фридман передал бумаги австрийской полиции. Инспектор был потрясен не меньше, собрал коллег и зачитал им некоторые фрагменты. «Я видел, какой стыд они при этом испытывали», – признался Фридман.

Пару дней спустя Маттнера выследили в небольшом городке в Верхней Австрии и доставили в Вену. Инспектор пригласил Фридмана на допрос в качестве свидетеля. Маттнер не стал отрицать своего авторства. Инспектор ужаснулся: «Как можно писать беременной жене о том, что вы безжалостно расстреливали в России детей?!»

Маттнер пытался оправдаться: «Я… я хотел произвести на нее впечатление», однако инспектор наотмашь ударил его по лицу и сказал, что эти письма – доказательство участия в массовом убийстве. Тогда Маттнер стал утверждать, что стрелял поверх голов, но инспектор снова его ударил и спросил, почему ему так нравилось убивать евреев. Маттнер начал юлить, уверяя, что всегда дружил с евреями и вплоть до аншлюса 1938 года (включения Австрии в состав Третьего рейха) закупался только в еврейских магазинах. Что бы ни случилось после, его вины в том не было. «Нас отравила пропаганда Гитлера. Он дал нам дикую власть над людьми».

Фридман, охваченный гневом, не вытерпел и ушел, опасаясь, что набросится на заключенного. Маттнера вскоре осудили и повесили.

Непосредственно после войны, во время оккупации Австрии, войска союзников рассмотрели невероятное количество дел: на скамью подсудимых попали 28 148 человек, из которых 13 607 признали виновными. Однако, как отмечали и Тувья, и Визенталь, и многие другие, с началом холодной войны энтузиазм ослаб и большинство заключенных вскоре вышли на свободу.[291] В Австрии, государстве, пытавшемся выставить себя первой жертвой Гитлера, многие нацисты даже сохранили прежние должности.

«Ситуация становилась донельзя постыдной, – вспоминал Фридман. – Кажется, не меньше половины австрийских полицейских участвовало в нацистских программах, направленных против еврейских общин, особенно на территории Польши. Я начал чувствовать негативное отношение и к себе, и к моему Институту документации».[292] Полномочия сотрудников полиции, прежде взаимодействовавших с Фридманом, были ограничены.

Взбешенный, Фридман решил обсудить ситуацию со своим главным контактом из контрразведки США. «Это Австрия, Фридман, – прямо заявил ему майор, еврей по национальности. – Русские хотят опустить свой “железный занавес” прямо здесь, мы хотим им помешать. А здешние люди пытаются сыграть на наших противоречиях. Они ведь не идиоты. И они не хотят, чтобы их суды были переполнены военными преступниками».[293]