И нет Инстаграма, в горах Маша и Катя М синхронно занимаются йогой на свежем воздухе в одном термобелье и шапках. И нет Фосквера, потому что мы здесь, во все горы, а не в табличке баллов, где отличники ходят по одним и тем же местам. И нет Твиттера, есть завтрак, приготовленный на газовой горелке. Тучи ушли, а мы прошли испытание, к нам повернулось морозное солнце.
– Съемочный день, – объявляет Маша, – хлопушка, тыщ!
Капитан Митя – чемпион по стремным решениям, решил сделать длинный проезд прямо по кулуару. Маша предупредила его об опасности, но Митя самонадеянно отмахнулся. В то время, пока он взбирался, открепив лыжи по вертикальной поверхности коридора, мы путешествовали по миру Маши. Она останавливалась, ставила штатив и долго снимала ручей, мы уходили вглубь редкого леска за курумником, где она обрушивала сугробы с ветвей деревьев. Еще бы таймлабсик, мечтает она. А я объясняю Кате М, что такое таймлабсик.
Морозная погода баловала нас солнцем, после пережитого мы буквально оживали, и хотелось непрерывно кататься. Я рассчитывал сегодня на два спуска.
Захрустела рация.
– База, база. Орел в гнезде. Маша, готова снимать? Прием.
– Мы на точке, поехали, орел.
Расположившись немного сбоку, Маша натянула объектив «телевик», этакий гигант в мире объективов. Небольшая точка, в которой воплотилась концентрация Мити, начала спуск. Мы затаили дыхание. Очень узко, нет возможности оттормозиться. Кант, кант. Непрерывно виляя, Митя летит вперед. Маша прилипла к объективу.
Небольшой поток снега цепляет Митю, Катя М вскрикнула:
– Тише, – цокнула Маша, не отлипая от объектива.
Митя ускорился, поток снега за ним только возрос и превратился в лавину. Он бросил лыжи резко вправо, но лавина сметала все на своем пути. И в самом конце кулуара, уходя вправо к скалам, Митя пропал в ослепительно белом потоке. Его просто не стало.
– Твою мать, твою мать, – запричитала Катя.
Доли секунды разжались в огромное пустое поле, где я растерялся, я не знал, что делать.
Маша замерла, так же как и я.
– Выбрался. Он выбрался, вон, у скалы, – вздохнула Маша.
Митя неспешно начал спускаться в нашу сторону.
– Пшш, Митя, Митя прием!
– Прием, – захрипела рация.
– Ты цел?
– Я тут в штаны надул. И, кажется, сломал руку. Пшш.
– Ты забыл сказать прием.
– Да, забыл.
Может, вывих, просто вывих, просит он. Немая картина, мы утопаем лыжами в пухляке. Ободранный, с синяком от маски и крупной ссадиной на щеке, стоит Митя. Он снимает перчатку, не шевеля рукой, ладонь сильно дрожит. Маша снимает с потерпевшего куртку и поднимает рукав кофты. Рука в черном термобелье на фоне белого ослепительного снега неестественно изогнута дугой. Мне почти физически становится больно.
– Пронесло, закрытый, – комментирует Маша, – лучевые кости сломаны, обе.
Она садится в снег, закрывает лицо руками.
– Все, все. Я собралась, – но остается в снегу.
– Больно? – спрашивает Катя М.
– Неприятно. Но не больно.
Я помогаю Мите надеть куртку.
– Снимаем камуса и медленно спускаемся в лагерь.
Но нам с Катей М требуется гораздо больше времени с дурацкими слипбордами. Ребята начинают спуск.
Нужно сделать все быстро. Срубить ветки для шины, собрать лагерь и рюкзаки. Из больших веток сделать носилки для Митиного рюкзака. Я прокручиваю в голове экстренный выход и раз разом утыкаюсь в стену ранних сумерек и неизбежной ночевки. Как оказались у лагеря не помню.
Митя всем своим видом показывал мужество перед невзгодами и сломанной рукой. Мы с Машей сделали тугую шину из веток и бинта. В конце она поцеловала его, задержав губы на его губах:
– Ты молодец.
– Ты тоже, – ответил Митя и побледнел.
Позже он слегка хромал, когда шел: ушиб голень и бедро, по которому расползлось сиреневое размером с карту Евразии пятно.
Я выбрался из страницы, мне нужно, я тащил двойной груз весь день и ночь. Я выбрался из страницы, сел на обочину сюжета. Мимо проносились терпеливые и старательные грузовики-работяги, быстрые хонды утыкались в обстоятельные мерседесы, женские машинки не спешили с обгоном и долго к нему готовились.
Я верю, что при рождении каждую из этих жизней можно выбрать, а потом совершить ее, проносясь по дороге без остановок или останавливаться на каждой второй заправке. Спешить из города в город или никогда не покидать пределы своего села и его рыбных угодий. Я выбрал старый пикап и свернул с автострады на проселочную дорогу. Там слышно, о чем думают кедры, а дождь превращается в снег, и ручьи полны стремительной истины. Через старания, мучения, тяжелые километры между двумя людьми – там рождается выносливая сильная любовь.
Пока сижу, Митя постанывает во сне, аккуратно положив упакованную во временную шину из сельской поликлиники руку. С Маши сползает полоска слюнок на лохматую Митену голову, и Катя М просит заменить ее за рулем, остановившись у заправки.
– Заправляться не будешь?
– Черт с ним, – улыбается Катя М.
– Тогда пойдем, кофе купим, – прошу я.
Недавно прошел дождь, и чистый воздух удивительно вкусно пахнет осенью. Предснежный ночной холод взывает к нам – вестникам ноября – и пересчитывает кости.