Охотники за туманом

Николай поморщился недовольно. Нет, ну, он, конечно, сам предложил без чинов говорить да напрямик, но как-то не ожидал что разговор вот так повернется. А, впрочем, и правда чего политесы-то разводить? Хочешь узнать – спроси прямо. Для того же и завел беседу, верно?

— Да вот интерес тут возник у меня, Пахом Евграфыч. Кухарку эту, что ты Матреной назвал. Ты к ней что ли это… Ну… — и замялся. Нескромный вопрос так-то. Вроде бы личное дело.

Пахом хекнул и потеребил левой рукой куцую бороденку.

— Вот ты к чему, значит… Ну тут понимаешь какое дело, Викторыч. Оно, конечно, можно боярину двойной камень добыть и потребовать – верни мне, Андрей свет Тимофеич, мою ненаглядную Галину. И, допустим, сработает. А у нас с ней ведь и детей мал-мала меньше. И внуки пошли. А еще брат у меня был, сестра старшая, царствие ей небесное, детки ейные. Младших сестер тоже. Да, считай, вся семья. И как, пойдет на такое боярин, как думаешь?

Николай покосился на охотника и ничего не ответил. А тот продолжил в сердцах:

— Это я здесь вроде как молодой, телу будто и тридцати нет. А там я жизнь прожил, к шестому десятку подбирался. И, раз я здесь, значит – там моя жизнь закончилась. А дети? Что с ними стало? Ведь, считай, без кормильца остались. Старший-то, может, и выгребет, он и сам жениться успел. А малышня как? Я ж на них всю свою жизнь положил.

— Так здесь жизнь только начинается.

— Нет сил, Викторыч. Душевных сил нет начинать все заново. Проходить тот путь опять, сызнова, зная что ту семью уже не увижу никогда. И понимать, что в любой момент… Не могу. Просто вот чувствую – не смогу. Да и опять же. У них там своя жизнь. Выдернет их боярин, а они мне и расскажут, как жили без меня да после меня. А ну как узнаю я такое, что без меня им жить легче стало? А то и вовсе – что я жизнь свою зазря прожил? Как тебе такое? А Матрена… ну да, бессловесная, безответная, послушная. Осуждаешь? Вот ответь, раз такой разговор пошел, Викторыч. Осуждаешь меня? Скажешь – будто холопку какую крепостную силой приневолил?

Николай покачал головой. Так-то оно вроде бы как-то и… будто в сальных анекдотах про гусар. Только при мысли о детях у самого сердце кровью обливается. И то – Пахом помнит себя старым. Михайла помнит. Эти, из новых – тоже диву даются что помолодели на полвека. А Николай себя старым не помнит. Это что ж получается? Неужели он вот таким и сгинул там, в глухом гарнизоне под Красноводском? И что стало с Ниной и детьми в той жизни? Они ж совсем мелкие были. Только Ромка уже в подростках ходил. Что с ними, как они? А вдруг… Нина-то еще молодая была да красивая. Вот сгинул он, Николай. И что? Она-то дальше живет… Жила. Сколько? И как? И…

— Нет, Паша. Не мне судить. У самого сердце не на месте.

Бывший егерь закавказского фронта подвел своего коня поближе к Сердару и зашептал тихо, будто опасаясь, что в этой степи их могут услышать чужие уши.

— Боярин думает, в них нет души. А они всего лишь спят, Коля! Их можно разбудить. Каждого! Стрельцов своих помнишь, с южной заставы? Один из них при мне улыбнулся, Викторыч. Понимаешь? Они умеют улыбаться, Коля! А это значит – они чувствуют. Только боярину не говори, хорошо? Не все так просто с нашим боярином, помяни мое слово.

Николай протянул руку, слегка сжал плечо едущего рядом егеря и сразу отпустил. Сердар нервно дернул мордой из стороны в сторону. Не нравится коняге, когда к нему другая лошадь так близко притирается.

Да уж, поднял тему Пахом. Творцы мира, ети их бога душу мать! Сказал «да будет свет – и стал свет». А потом живые души из загробного мира достает и… Николай оборвал себя. Нет уж. Такое не то что вслух – такое даже про себя думать нельзя. Такие мысли – они совсем не туда увести могут. Вслух же сказал:

— Ты взрослый мужик, Пахом. Голова на плечах есть, сам разберешься. Главное я услышал – не игрушка она тебе. А что до боярина… Мы для них и в той жизни были лишь значки на карте да строчки в ведомостях. С чего бы здесь быть по-другому?

— Но там мы для Родины старались. А здесь для чего? Вот вы с боярином везде флаги наши вывесили. Игрушечки себе нашли, да? А я тебе вот как скажу, Николай Викторович. Коли здесь, на этой непонятной земле, будут русские люди рождаться – то я за этот форпост до последней капли крови, зубами буду! А ежели вы просто так, во флажки балуетесь – то уж не обессудь.

И послал коня чуть вперед, давая понять, что все сказал, что хотел.

Глава 10

Утром Николая разбудил давно позабытый крик петуха. Немного странный. В жизни редко так бывает, чтобы петух все свои крики кукарекал как под копирку, с одинаковыми интонациями, ни на ноту не сбиваясь. Но тем не менее, хоть и картонный – а все же петух.

Только-только начало светать. До восхода солнца еще полчаса или чуть больше. Двор, амбар, стены, крыши строений – все покрыто крупной утренней росой. На свежем воздухе дышится легко, разгоряченное утренней зарядкой тело приятно освежает прохладным утренним воздухом.

Николай уже заканчивал гимнастический комплекс, когда мимо него громыхая ведрами прошла Нина.

— Привет!