Охотница (СИ)

– Э... Не помню, – созналась я. – Какая-то там «Плаза».

– Да, – после короткой паузы кивнула она. – Я тоже не помню.

Я невольно усмехнулась. Проверить меня не на то, что я знаю, а на то, чего не знаю – это она неплохо придумала.

– Зато помню название соседнего, – добавила она. – «Принцесс Плаза».

– Да, да. На ней ещё такая корона была стилизованная на крыше. Но мне она больше напоминала шутовской колпак.

Мы посмотрели друг на друга уже без прежней враждебности, но с некоторым замешательством. Похоже, обоюдный план припереть самозванку к стенке и вытрясти из неё правду разваливался на глазах. Окажись здесь третейский судья, ему было бы весьма трудно вынести вердикт, так кто же из нас, собственно, самозванка.

– Шрам. От царапины, – она протянула мне левую руку. – От той самой Пуси на память.

Я молча повернула свою левую ладонь тыльной стороной вверх. Едва заметная белая ниточка пересекала кожу поверх вены.

Ещё некоторое время мы увлечённо сравнивали наши руки, а потом и прочие части тела. Я опознала похожие шрамики на наших руках, как собачий укус, а она – следы на наших правых лодыжках, как имеющий аналогичное происхождение. Дальнейший осмотр выявил, что и родинки у нас совершенно одинаковые. И плоский ноготь на среднем пальце – когда-то я, пытаясь забить гвоздь, долбанула по нему молотком, да с такой силой, что он сошёл. И одинокий жёсткий волосок на подбородке.

– Но не потерянные же мы однояйцовые близнецы? – сказала она после нового приступа обоюдного замешательства.

– С одинаковыми шрамами?

– А что? Я слышала, что если близнецов разлучают в детстве, то после встречи обнаруживается, что у них похожие биографии. Вплоть до имён жён и мужей.

– И одинаковых злобных собак, кусающих за одно и то же место? И потом, тогда уж семьи-то у нас всё-таки должны быть разными.

Вторая Женя кивнула, кусая губы. Я лихорадочно пыталась придумать вопрос, на который никто, кроме меня точно не смог бы ответить.

– Первый приезд в Париж. Помнишь? Тогда я пошла вечером гулять по бульварам. Какую песенку я при этом мысленно напевала?

Она моргнула, явно не сразу вспомнив, но потом всё же ответила:

– Сначала «Non! Rien de rien» [«Нет! Ни о чём» (фр.)], потом – «Pardonne-moi ce caprice d'enfant» [«Прости мне мой детский каприз» (фр.)].

Я медленно кивнула. Да, об этом я не рассказывала никому. И песни тогда звучали исключительно у меня в голове, я их даже под нос не мурлыкала.

– Ладно, – она сжала и разжала кулаки. – Теперь моя очередь. М-м... В подростковом возрасте я попыталась сочинить стихи. «Привет тебе, серый и ласковый зверь...» Какая вторая строчка?

– «Решай же судьбу молодую», – буркнула я, чувствуя, что краснею. – Да ладно, всё равно из этого ничего не вышло.

Она кивнула, так же смущённо усмехаясь. Да, свой первый и единственный опыт стихосложения я не только никому не показывала, но и вообще постыдилась записывать на бумаге. Ибо его вполне хватило, чтобы понять – стихи мне сочинять противопоказано.

Мы опять помолчали.

– Ладно, – сказала я наконец, – ладно. Пусть мы полностью идентичны, и воспоминания у нас общие. Но в какой-то точке они должны расходиться? Раз нас двое – значит, когда-то они разделились?

– И это случилось недавно, – кивнула вторая Женя. – Та процедура? У Петра Викторовича?

– Скорее всего. После неё я в первый раз тебя и увидела.

– А я тебя. Но не сразу, а пару дней спустя. А эти два дня я спокойно прожила дома с мамой и папой. А ты где была в это время?

Я открыла рот – и запнулась. Велик был соблазн сказать – дома, как и ты. Но в том-то и дело, что я не могла со стопроцентной уверенностью утверждать, где я была, и что делала в этот период. Я его просто не помнила.

– Не знаю, – призналась я. – Меня ограбили. Брызнули в лицо какой-то гадостью, и у меня провал в памяти на эти два дня.

– Или тебя просто не было, – с торжеством заключила она. Я подавленно промолчала. Я не верила в то, что я – откуда-то взявшийся двойник, но крыть в эту минуту мне было нечем.

– Может, всё же выпьешь чаю? – с великодушием победительницы предложила Женя, и когда я кивнула, поднялась. – Но хоть саму операцию-то помнишь?

– Нет. Вот как мы с Максом на него ехали – помню. Они с Петром Викторовичем выдернули меня из гостей. Мы были тогда у Захаровых...

– У Захаровых? – она обернулась от чайника. – У Маргариты и Валерия?

– Ну да.

– Вы были у них в гостях? Они же с папой друг друга терпеть не могут!

– А ты что, сама не помнишь?

Она помолчала с минуту. Потом сказала:

– Нет.

– Ага, – я почувствовала, что вновь обретаю ускользнувшую было почву под ногами. – А что помнишь? Сам обряд обретения новой способности помнишь?

– Да.

– А перед ним что? Что-нибудь в тот день?

На это раз Женя молчала довольно долго. Чайник успел вскипеть, и она налила две чашки и села напротив, прежде чем наконец ответила:

– Выходит, что в тот день – ничего.

– А что последнее перед тем?

– Боулинг на Пашкином дне рождения.

– Это же дня за два перед тем, – вспомнила я. – Ха! Выходит, что провалы в памяти у нас пусть и не одинаковые, но симметричные.

– Но мой раньше!

– И что?