Охотница за скальпами. Смертельные враги

Но зима не сдавалась: собрав свои последние силы, она призвала к себе на помощь бури и навстречу весне послала черные тучи, разразившиеся метелями. Весна опять спряталась в свое убежище на теплом юге, а зима осталась торжествовать победу и как будто торопилась похоронить жизнь, укутывая землю белым саваном.

Этот снег был так глубок, что передвижение на лошадях оказалось чрезвычайно затруднительным, и уходивший к северу остаток погубленного Яллой и Миннегагой племени сиу мог продвигаться в день всего лишь на тридцать или сорок миль, а канадская граница была еще так далека…

Шестеро охотников, пустившихся преследовать сиу, упорно шли по пятам, отставая всего на несколько часов пути и притом никогда не сбиваясь с дороги.

Правда, находить следы, оставляемые беглецами, было не особенно трудно: в одном месте лежал труп павшего от бескормицы и утомления мустанга, в другом – валялся домашний хлам, выброшенный из-за невозможности увезти его. Здесь в свежем снегу пролегала дорога, выбитая копытами лошадей сиу, а там преследователи натыкались на еще теплую золу костров, у которых беглецы провели ночь.

Но когда не было никаких следов, когда, казалось, беглецы могли свернуть в сторону и пути их и преследователей грозили навсегда разойтись, вперед выступал Джон Максим и вел своих спутников, не колеблясь, не задумываясь, приводя их к такому месту, где они сейчас же открывали близость индейцев.

Это граничило с чудом, это казалось сверхъестественным и не поддавалось никакому объяснению. Когда Джордж Деванделль, заинтересовавшись феноменом, допрашивал по этому поводу Джона, он получал один ответ:

– Я весь нахожусь во власти одной идеи, одного стремления, и это – месть Миннегаге! Я не могу думать ни о чем другом. Я и во сне думаю об окончательной встрече с Миннегагой, о сведении последнего счета. Я или она. Она или я. Для нас двоих места на земле мало…

И вот, сам не знаю как именно, но я всегда знаю, я чувствую, куда нам надо идти. Не спрашивайте, не допытывайтесь больше! Я ничего больше не знаю сам!

Оставалось удовлетвориться объяснением, что Джон Максим обладал каким-то особым, своеобразным даром ясновидения; но едва ли этот дар был даром Небес, потому что речь шла о кровавой мести, о доведении до конца дела истребления расы сиу, а не о заповеданном Небом деле примирения и прощения…

В общем, путь преследователей был столь же трудным и полным лишений, как и путь преследуемых, и много раз охотники останавливались только потому, что окончательно выбивались из сил и буквально не могли больше двинуться без риска погибнуть.

Но все терпели и переносили монотонность скитаний по следам сиу, не ропща, за исключением маньяка-англичанина, который с каждым днем становился все более и более невыносимым.

Не видя нигде бизонов, он поминутно высказывал грубое недовольство действиями Сэнди Гука, раздражался, записывал в своей записной книжке штрафы, угрожал Сэнди Гуку привлечением к судебной ответственности с возложением на бывшего бандита всех судебных издержек.

В то же время каждое утро и каждый вечер в определенное время лорд требовал, не обращая никакого внимания на обстоятельства, чтобы Сэнди Гук давал ему урок бокса.

Они дрались и при разгулявшейся метели, под облипавшими их тела хлопьями мокрого снега, и под проливным весенним дождем. Они дрались и при свете костра, и когда весеннее солнце заливало радостными лучами снеговые равнины.

Они махали кулаками и тогда, когда отряд преследователей почти вплотную подходил к убегающим индейцам, и тогда, когда все следы сиу терялись и охотниками овладевала смутная тревога, боязнь разминуться с врагами или попасть в ловушку.

Лорд Вильмор не желал отказываться от своих диких привычек ни тогда, когда случайно под пули охотников подворачивалась какая-нибудь дичь, позволявшая всем насытиться, ни тогда, когда из-за истощения припасов преследователи оказывались в невыносимом, отчаянном положении людей, осужденных на голодную смерть.

Все это действовало на нервы, раздражало, сводило с ума. На что был долготерпелив Сэнди Гук, получавший за каждый урок, то есть за каждую потасовку, известную сумму из бездонных карманов Вильмора, но в конце концов и его терпение истощилось: он сделался угрюмым, обращался с лордом бог знает как грубо и вызывающе, даже грозил как-нибудь разделаться с ним.

Джорджу Деванделлю, самому образованному человеку из всей компании, приходилось употреблять все свои усилия, чтобы помешать катастрофе. Он терпеливо пытался объяснить, что англичанин явно сошел с ума и абсолютно невменяем.

– Он сошел с ума, говорите вы, мистер Деванделль? – сердито отзывался Сэнди Гук. – Хорошо! Если только был у него ум когда-нибудь, в чем я теперь сильно сомневаюсь! Но почему же он не колотится головой об стенку, а все норовит мне мою собственную голову своими кулаками расколотить?! Хорошее помешательство, нечего сказать!

И кроме того, ведь он действительно теперь сделался обузой для всех нас. Ему хочется драться, а мы ради этого иной раз дичь пропускаем. Мне хочется поспать, отдохнуть, а он лезет, кулаками сучит!