Охотный Ряд и Моховая. Прогулки под стенами Кремля

Помимо селянки фирменным блюдом Гурина была утка, фаршированная солеными груздями. Предлагали блюдо обычно по осени. Но отобедавший здесь как-то Николай Лесков почему-то остался крайне недоволен и в 1871 году в повести с характерным названием «Смех и горе» упомянул гуринское заведение в негативном свете: «Поел у Гурина пресловутой утки с груздями, заболел и еду в деревню».

А вот члены Общества московских рыболовов предпочитали «листовочку», главным образом под рыбные блюда. Собирались они у Гурина даже более часто, чем на берегу Москвы-реки, напротив храма Христа Спасителя, где в обычной избе была их штаб-квартира. Но если там они в основном пили, а не ловили, то в трактире только пили и ели. Происходили собрания в большом белом зале, председательствовал первый рыболов Москвы Николай Пастухов, главный редактор «Московского листка». За столом сидели люди степенные – чиновники, купцы, отставные офицеры и просто подозрительные личности. Проблемы обсуждались наиважнейшие – об изобретении нового поплавка (дело рук купца Носикова), о чудо-приманке, от которой рыба теряла рассудок и сама бросалась на крючок. Чем больше был перерыв между первым и вторым графином водки, тем серьезнее ставились вопросы. Ну а после третьего графина начинались рассказы о рыбацких подвигах, и здесь фантазиям рыболовов и краю не было.

Угощали в «Московском» и французского поэта и путешественника Теофиля Готье. Он побывал в России впервые в 1858–1859 годах. Готье, как любым путешественником, владело естественное желание попробовать что-то из национальной кухни. Обедать в гостиницу он не пошел, а отправился в «Московский», в меню которого в тот зимний день были щи, икра осетровая и белужья, молочный поросенок, волжские стерлядки с солеными огурцами и хреном, а на третье – квас и шампанское:

«Мы поднялись по натопленной лестнице и очутились в вестибюле, походившем на магазин нужных товаров. Нас мгновенно освободили от шуб, которые повесили рядом с другими на вешалку. Что касается шуб, русские слуги не ошибаются и сразу надевают вам на плечи именно вашу без номерка и не ожидая никакого знака благодарности. В первой комнате находилось нечто вроде бара, переполненного бутылками кюммеля, водки, коньяка и ликеров, икрой, селедками, анчоусами, копченой говядиной, оленьими и лосиными языками, сырами, маринадами, деликатесами, предназначенными разжечь аппетит перед обедом. У стены стоял инструмент вроде шарманки с системой труб и барабанов. В Италии их возят по улицам, установив на запряженную лошадью повозку. Ручку ее крутил мужик, проигрывая какую-то мелодию из новой оперы. Многочисленные залы, где под потолком плавал дым от сигар и трубок, шли анфиладой, один за другим, так далеко, что вторая шарманка, установленная на другом конце, могла, не создавая какофонии, играть другую мелодию. Мы обедали между Доницетти и Верди.

Особенностью этого ресторана было то, что вместо повсеместных татар обслуживание было доверено попросту мужикам. Чувствовалось, по крайней мере, что мы находимся в России. Мужики, молодые и ладные, причесанные на прямой пробор, с тщательно расчесанной бородой и открытой шеей, одеты были в подвязанные на талии розовые или белые летние рубахи и синие, заправленные в сапоги широкие штаны. При всей свободе национального костюма они обладали хорошей осанкой и большим природным изяществом. По большей части они были блондинами, того орехово-светлого тона, который легенда приписывает волосам Иисуса Христа, а черты некоторых отличались правильностью, которую чаще можно видеть в России у мужчин, нежели у женщин. Одетые подобным образом, в позах почтительного ожидания, они имели вид античных рабов на пороге триклиниума.

После обеда я выкурил несколько трубок русского чрезвычайно крепкого табака, выпил два-три стакана прекрасного чая (в России чай не пьют из чашек), сквозь общий шум разговоров рассеянно слушая исполнявшиеся на шарманках мелодии и крайне удовлетворенный тем, что отведал национальной кухни».

Как все-таки занятно читать мнение иностранцев, невзначай попавших в страну, где по улицам якобы ходят медведи! Приглянувшаяся французу шарманка – механический оркестрион – выполняла роль музыкального автомата. Музыкой трактир славился еще при Печкине, у которого стояли так называемые машины. С июня 1846 по январь 1848 года в журнале «Библиотека для чтения» печатался роман Александра Вельтмана «Приключения, почерпнутые из моря житейского» (занятно, что этот журнал читали и посетители трактира). Приехавшему в Москву приезжему человеку с ходу рекомендуют ехать к Печкину: «Какие там машины! Как играют, чудо! Против Кремлевского сада».

Снаружи машина напоминала обычный шкаф, скрывавший внутри небольшой орган. «Оркестрионы» получили распространение в Москве в 1830-х годах, когда они еще приводились в движение специальным человеком, крутящим ручку для извлечения звуков. Сегодня их можно увидеть разве что в музеях – музыка была записана на больших медных дисках, испещренных дырочками, в которые при вращении дисков попадал стержень.