«Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

При содействии моего нового сотрудника наблюдение за тем, что должно было произойти на собрании, казалось бы, могло быть весьма рельефным. Но для этого требовались всё же некоторые данные и от самого сотрудника. Из моего разговора с ним выяснилось, что он не имеет понятия ни о социал-демократах, ни о социалистах-революционерах. Я не имел в виду арестовывать собрание у него на квартире: в случае такого ареста мой новый сотрудник был бы непременно заподозрен в предательстве. Я объявил ему это и просил оказать мне содействие только в двух направлениях: во-первых, постараться быть в курсе разговоров на собрании и, во-вторых, поняв, кто из собравшихся является лидером, постараться под каким-нибудь предлогом выйти именно с ним на улицу по окончании собрания. Наблюдавшим же за собранием филерам я отдал распоряжение брать под наблюдение прежде всего того, кто выйдет из наблюдаемой квартиры вместе с хозяином. Проводив это лицо до его квартиры, мы получили бы адрес железнодорожного подпольного лидера, а затем установили справками его личность, а дальнейшим наблюдением — его связи и деятельность.

Вот каков был мой скромный план и расчёты на моего нового сотрудника! Что же оказалось в дальнейшем? А то, что мой придурковатый паренёк не только выполнил полностью в этот вечер моё задание, но и в дальнейшем, при моём постоянном руководстве, вошёл сперва в названную железнодорожную социал-демократическую организацию и через некоторое время фигурировал на собраниях общегородского комитета Российской социал-демократической партии. Нежданно и негаданно этот более чем скромный парень, получая от меня более чем скромное вознаграждение (примерно рублей двадцать пять в месяц), стал давать мне столько ценных сведений, сколько иной раз не давал более требовательный сотрудник, оплачиваемый ста рублями ежемесячно. Это было возможно только благодаря низкому уровню общего и партийного развития активных членов тогдашней подпольщины. Пыла и революционного угара было очень много, а теоретической основы почти никакой.

Чтобы как-нибудь поднять партийный престиж моего сотрудника в глазах других членов комитета, к которому он скоро стал принадлежать, мне приходилось не раз разбирать с ним конкретный вопрос с точки зрения выдающегося партийного теоретика. Для этого я из своей большой библиотеки, собиравшейся мною уже несколько лет, выбирал какой-нибудь памфлет или брошюру и из неё отбирал один или два тезиса. Мой сотрудник, потея от напряжения, старался усвоить эти положения и, защищая социал-демократическую линию, нападал на инакомыслящих. С этим новым для него, приобретённым им у меня на уроках в конспиративной квартире познанием старых и достаточно затрёпанных марксистских истин мой сотрудник мог не без успеха гарцевать в качестве определённого и убеждённого социал-демократа в тогдашнем саратовском подполье.

Сотрудник этот проработал у меня в положении очень хорошего осведомителя не менее трёх или даже четырёх лет. Он не был ни разу заподозрен своими сотоварищами как «провокатор» (как тогда принято было называть таких осведомителей) и был всегда правдив в своих докладах. В конце концов он просто выдохся как осведомитель, да и немудрено: к тому времени, т.е. к 1910–1911 годам, вся революция выдохлась в России. Впрочем, революция в России начала выдыхаться несколько раньше. Это произошло в начале 1909 года. Провал Азефа был решительным ударом по ней. Кажется, в 1909 году в каком-то толстом журнале, если память не изменяет мне, не то в «Русской мысли», не то в «Русском богатстве», появился забавный рассказ на эту тему. Суть рассказа заключалась в следующем: революции больше нет, всё спокойно, и бездеятельность политического розыска, идущая вслед за бездеятельностью революционеров, начинает не на шутку беспокоить одного из деятелей этого розыска. Дел нет, как бы «не сократили» за ненадобностью. И вот ему приходит в голову блестящая идея. Правда, что все активные революционные деятели выловлены, арестованы и изолированы. Но ведь у них были же родственники? А разве эти родственники в той или иной степени не были прикосновенны к революции? Не могут ли эти всё же подозрительные родственники как-нибудь проявить себя в настоящем или будущем? А если так, не полезно ли теперь же, в период кажущегося затишья, заняться регистрацией этих родственников? И если на полках местного охранного аппарата мирно покоятся дела обвиняемых в революционной деятельности лиц с сакраментальным шифром «О» (т.е. обвиняемые), то не пора ли завести новую регистрацию с другой надписью — «Р.О.» (т.е. родственники обвиняемых).