«Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Предложение ловкого, уловившего момент человечка принимается. Он спасён на некоторое время от сокращения штатов. Он работает беспрерывно в течение полугода над регистрацией «родственников», и новая полка с надписями «Р.О.» вырастает в его канцелярии. Однако затишье продолжается, и с ним поднимается снова вопрос о возможности сокращения штатов. Тогда в эту оборотистую голову приходит новая мысль. «Родственники обвиняемых» перерегистрированы, но ведь у «обвиняемых» были, несомненно, и друзья. Не следует ли на всякий случай перерегистрировать и их? Ведь друзья-то революционных активистов, несомненно, являются потенциальными революционерами, и от них-то именно в будущем и возможно ожидать активности. А если так, не следует ли подготовиться заранее к возможности и встретить её во всеоружии? Да, следует! И вот «ловкач» уже заставляет новую полку делами, на которых теперь красуются буквы «Д.О.» — друзья обвиняемых. Затем, в том порядке гениальной находчивости, появляется новая полка, на этот раз с надписью «Р.Д.О.», т.е. «родственники друзей обвиняемых»; затем следующая надпись «Д.Р.Д.О.», т.е. «друзья родственников друзей обвиняемых», и т.д., и т.д.

Всё это было облечено в форму сатиры над нравами и порядками в мире тогдашней охранительной полиции, и, надо сказать, автор обнаруживал некоторое знакомство с нравами и порядками наших канцелярских отчётов. Действительно, начиная примерно с 1908 года Департамент полиции ввёл в обиход нашей канцелярской работы (или, вернее, отчётности) целую сложную систему различных бланков. В основе своей эта мера была правильной, так как ко времени моего появления в Саратове почти никакой отчётности не требовалось, а та, которая производилась, была слишком примитивной и не удовлетворяла новым жизненным явлениям. Беда состояла в том, что работа над этими новыми формами отчётности требовала очень много времени и людей, а у меня не было ни того, ни другого.

Вот эта-то новая волна разных форм для канцелярий наших охранных отделений, поднявшаяся как раз к тому времени, когда революция стала спадать, была отлично схвачена в упомянутом рассказе. Но всё это относится к более позднему периоду. Тот же период, о котором я веду речь теперь, не отличался спокойствием.

Марксистская теория, занесённая в Россию в конце 80-х годов прошлого века, стала достоянием только некоторой части левой русской интеллигенции, которая до того видела свет только в народничестве, отрицавшем капитализм и идеализировавшем крестьянскую общину. С дальнейшим распространением этой теории, уже в 90-х годах, марксизм стал завоёвывать сторонников в более широких кругах русской интеллигенции, которой он подавал смутную надежду на возможность играть политическую роль.

Народничество, конечно, сдавалось не сразу. В начале XX столетия оно отрыгнулось новым, организованным террором в лице Боевой организации Партии социалистов-революционеров.

Правда, несколько лучше поставленное дело политического розыска, по сравнению с совершенно наивной и беспомощной русской политической полицией прошлого века, помогло сокрушить деятельность этой Боевой организации в несколько лет.

Как повели себя наши марксисты в этом вопросе? С возникновением террора со стороны организованных народников и их «последышей» — социалистов-революционеров возник спор о тактике террора. Марксисты, на словах и в теории, были против террора. Эти споры происходили главным образом в течение 1902–1903 годов. Суммируя доказательства против террора, марксисты говорили: «Химия взрывчатых веществ не может заменить массы». К тому же периоду относятся попытки к созданию централизованной социал-демократической партии. Для проведения этих попыток в жизнь была создана за границей марксистская газета «Искра», поставившая задачей сформирование централизованной организации профессиональных революционеров, связанной железной дисциплиной действия. Тогда же появилась изданная в Женеве брошюра Ленина «Что делать?», посвящённая тому же вопросу[126].

Организация «Искры» строила новую партию или, вернее, строила по-новому партию из разрозненных социал-демократических организаций и группировок. Главные «искровцы» были «интеллигенты», но это были именно те практики революции, которые сумели в различных местах России завязать связи с «сознательными» рабочими и через них с более широкими рабочими массами. Как известно, уже на II съезде партии[127] «искровцы» разделились в свою очередь. Раздел пошёл по линии «твёрдых» и «мягких». Раздел указал на разницу в подходе, в решимости, в готовности идти до конца.

Ленин был всегда «твёрдый»; Мартов — «мягкий». Даже Троцкий одно время считался «мягким». «Твёрдые», или «твердокаменные», всё более овладевали симпатиями рабочих масс; «мягкие» владели умами марксистской интеллигенции. Поэтому первые более успешно воздвигали нелегальные организации в России. Так, например, в Киеве они устроили, примерно к 1904 году, нелегальную типографию, продержавшуюся несколько лет, несмотря на отчаянные усилия местных жандармских властей к её ликвидации.