Каков поп, таков и приход — поэтому и все подчинённые Балабанову жандармские унтер-офицеры холодно относились к просьбам чинов моего отделения. По существу, это была молчаливая если не война, то, во всяком случае, недружелюбная атмосфера. Впрочем, с самим С.И. Балабановым у меня установились неплохие отношения, поддерживаемые посещениями друг друга на дому. Этот живописный жандармский офицер знал всё саратовское общество и, будучи записным и хорошим винтером и вполне воспитанным и корректным человеком, был вхож всюду. Он имел репутацию отъявленного донжуана. В общем же, не потребуй от него Департамент полиции исполнения прямого служебного долга, он, Балабанов, мог считаться отличным жандармским офицером.
Так вот, как-то днём я был вызван в губернское жандармское управление к начальнику его, полковнику Семигановскому. Мне сказали, что у него в кабинете меня ожидают начальник местного железнодорожного жандармского управления, генерал-майор Николенко, и его подчинённый, начальник Саратовского отделения этого же управления, ротмистр Балабанов.
Минут через двадцать я входил в кабинет Семигановского и по несколько торжественным и самодовольным лицам обоих посетителей догадался, что меня ожидает какой-то сюрприз. Семигановский заявил мне, что у ротмистра Балабанова имеются чрезвычайно важные сведения о подпольной типографии в Саратове. Балабанов доложил об этом генералу Николенко, и они оба пожаловали в губернское жандармское управление для соответственного заявления.
У меня в голове немедленно промелькнула мысль, что ротмистр Балабанов сейчас начнёт излагать историю организуемой в то время среди группы железнодорожников, на окраине Саратова, подпольной типографии. История эта была мне известна в подробностях и заключалась в том, что некий железнодорожник, живущий в собственном небольшом домике в том районе города, где ютились железнодорожные служащие, сошёлся с членами разбитой мной предыдущими арестами подпольной эсдековской организации. У них зашёл разговор о подпольной типографии, кончившийся тем, что железнодорожник предложил устроить типографию у него в доме, уверяя, что там совершенно безопасно в смысле полицейского наблюдения. Кроме того, этот самозваный революционер обещал даже принять на себя часть расходов, необходимых для установки типографии. Первые сведения об этой несколько необычной затее я получил ещё в конце предыдущего года от одного из своих секретных сотрудников, который и продолжал, по моему указанию, держаться в курсе дела.
История типографии (или, вернее, планов её создания) была для меня несколько непонятна. Принимая во внимание общее расстройство местного большевистского подполья, отсутствие лидеров и пр., не было, казалось, подходящих условий для устройства такой типографии. Ещё большее изумление вызывала у меня деятельность самого хозяина дома, где предполагалось поставить типографию. Он стал оклеивать новыми обоями комнату, предназначенную для типографии, делал какую-то деревянную обшивку стен и т.п.
Конечно, я своевременно сообщил все получаемые от секретной агентуры данные в Департамент с добавлением, что я веду за этим делом соответствующее наблюдение.
Я так был уверен в правильности моей догадки, что, не давая Балабанову возможности объявить о несуществующей типографии, перебил его после первого же слова и заявил: «Скажите, пожалуйста, ротмистр, не намерены ли вы сообщить сейчас о подпольной типографии, организуемой ныне в доме номер такой-то, на такой-то улице? Так имейте в виду, что я имею все сведения об этой затее с самого начала. Вот уже около трёх месяцев, как я доношу в Департамент все подробности об этом деле!»
Надо было видеть, какой эффект произвело моё заявление на присутствующих! Оба посетителя совсем смешались. Ротмистр Балабанов принужден был сказать, что именно об этой типографии он желал сделать заявление. Тогда я, в свою очередь, стал спрашивать то, когда именно он получил сведения о типографии, и почему он, вразрез с требованиями Департамента полиции, не сообщил мне своевременно об этой затее, и почему и теперь он нашёл нужным сообщить начальнику губернского жандармского управления, хотя и в моём присутствии, а не обратился непосредственно ко мне, так как эта подпольная типография ставится в районе города и в отношении розыска находится в моём ведении. Получив на мои вопросы невразумительный ответ, я продолжал атаку и заявил прямо, что ротмистр Балабанов проявил себя в этом деле очень странно; если бы неденежная поддержка его же секретному сотруднику, в доме которого устраивалась подпольная типография, то вообще никакой «типографии» у местных железнодорожных эсдеков не могло бы быть, а если бы я в качестве начальника Саратовского охранного отделения стал открывать такие типографии, то не прошло бы нескольких недель, как меня убрали бы с должности.