Я был возмущён главным образом потому, что в данном случае лишний раз открывалось затаённое недоброжелательство, которое всегда своим острием было направлено против «охранников» и исходило, к сожалению, от своих же жандармских офицеров.
Порекомендовав ротмистру Балабанову прекратить дальнейшее налаживание функционирования «подпольной» типографии, я не скрыл, что вынужден буду поставить Департамент в известность обо всём происшедшем, что я и сделал, приобретя в лице Балабанова и генерала Николенко упорных врагов.
Как это ни странно, но и мой, казалось бы, приятель и сослуживец, начальник губернского жандармского управления, полковник Семигановский, был скорее огорчён моими заявлениями. Объяснялось это, вероятно, тем, что он ещё до службы со мной в качестве офицера резерва при Петербургском губернском жандармском управлении был помощником начальника Саратовского губернского жандармского управления и с генералом Николенко и ротмистром Балабановьм был связан узами давнего знакомства.
Я рассказал эту удивительную историю, вовсе не желая сказать, что жандармские офицеры занимались провокацией. Этот случай характеризует только неопытность железнодорожного офицера и, конечно, весьма непохвальное желание досадить и «утереть нос» своему же собрату, жандармскому офицеру, но охраннику. Конечно, если бы я обладал менее исправной агентурой, последствия начатого ротмистром Балабановым самостоятельного политического розыска были бы более плачевными.
Я не знаю, какие именно «служебные записки» получили генерал Николенко и ротмистр Балабанов от Департамента полиции в ответ на мой рапорт, но по их лицам и по сухости обращения со мной я понял, что они их получили. Впрочем, на дальнейшей их службе эта история, по-видимому, не отразилась. Очевидно, штаб Отдельного корпуса жандармов и в этом случае порадел своим железнодорожникам!
Но вернёмся к назначениям, связанным с делом Азефа, и в частности, к назначению Карпова на место Герасимова. В это время, может быть потому, что заведующим Особым отделом Департамента был жандармский полковник Еремин (в прошлом казак), казаки пошли в нашем жандармском ведомстве в гору. Возможно, что назначение полковника Карпова на ответственный пост по политическому розыску в Петербурге именно и было подсказано Ереминым.
Это был тот самый Карпов, который столь трагически, но и столь же глупо погиб при взрыве бомбы на своей же конспиративной квартире в 1909-м или в начале 1910 года. Бомба эта была подложена и взорвана секретным сотрудником, состоявшим в его распоряжении, Петровым (он же Воскресенский), т.е. одним из тех террористов-эсеров, которых я ликвидировал в Саратове 1 января 1909 года. Чтобы рассказать, каким образом арестованный мной Петров-Воскресенский стал секретным сотрудником подполковника Карпова, я должен опять вернуться к делу ликвидации Поволжского областного комитета эсеров.
Я тогда предоставил Саратовскому губернскому жандармскому управлению вести начатое им формально, в порядке 1035-й статьи Устава уголовного судопроизводства, дознание, интересуясь его ходом лишь постольку, поскольку я мог получить из материалов дознания добавочные, ускользнувшие от меня подробности.
Ввиду обнаруженного уже провала Азефа я просил начальника управления при допросах арестованных косвенным образом утверждать их в убеждении, что Азеф является виновником их ареста.
Примерно в марте 1909 года Семигановский зашёл ко мне и стал мне рассказывать, что ему удалось после долгих разговоров склонить одного из арестованных мною лидеров, а именно нелегально приехавшего из Берлина «хромого» Петрова, к откровенному рассказу о всей его деятельности в партии и, возможно, в будущем к «сотрудничеству».
Полковник был взбудоражен своим успехом и сообщил мне, что он снёсся на этот предмет конфиденциальным письмом с Департаментом и ждёт дальнейших указаний. Казалось, что провал Азефа и утеря таким образом исключительной по осведомлённости агентуры заставит Департамент полиции с большим интересом отнестись к возможности получения нового источника информации, близкого к деятелям пресловутой Боевой организации. Так и случилось. Не прошло и недели, как полковник Семигановский вызвал меня в управление и сказал, что ответ от директора Департамента полиции получен, что в общем ответ благоприятен планам, им представленным, но что директор предлагает мне, ротмистру Мартынову, переговорить с Петровым и о моём впечатлении доложить рапортом.