«Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

В кабинет начальника управления вошёл, прихрамывая, блондин лет тридцати, довольно приятной наружности, обросший в тюрьме редковатой бородёнкой. Семигановский, поздоровавшись с вошедшим арестантом дружески, познакомил его со мной, назвав мою фамилию и должность. Петров устремил на меня испытующий и любопытствующий взгляд: перед ним находился виновник его ареста. Хорошо помня необходимость во что бы то ни стало укрыть от подозрений мою агентуру, мне предстояло изображать перед Петровым представителя местного политического розыска, которому удалось арестовать видных гастролёров-террористов только благодаря доставленной из Петербурга информации Азефа. Я так и поступил

Прежде всего я дал ему понять, что целью моего разговора с ним является желание моё, как руководителя местного политического розыска, узнать, не остались ли на свободе после ликвидации 1 января какие-нибудь более или менее видные лидеры местного эсеровского подполья, и что я надеюсь, ввиду его согласия в будущем с нами сотрудничать, на совершенно откровенные с его стороны объяснения. Я не преминул, якобы тоже откровенно, сознаться в том, что этим объяснением он много поможет мне в несколько затруднительном положении, в котором я очутился, ибо местный розыск оказался в данном случае не на высоте, и если бы не помощь со стороны Петербурга, то мы проморгали бы всю затею приезжих и самого Петрова.

Петров стал рассказывать, что он разочарован действиями организаторов партии после предательства Азефа и что после долгого колебания и долгих размышлений он пришёл к выводу, что лучше жить на свободе, чем кормить вшей по тюрьмам, что ему, видимо, предстоит, если он не столкуется с нами.

Прежде всего он объяснил, что он несколько лет тому назад в Казани участвовал в покушении на жизнь командующего войсками Казанского военного округа, что его фамилия Воскресенский и что он при этом покушении был ранен осколком разорвавшейся бомбы в колено; затем ему удалось бежать за границу, где он лечился в госпитале и в санатории и где ему изготовили прекрасный протез, благодаря которому он сравнительно легко ходит, хотя и прихрамывая. Петров показал нам свой протез на ноге. В дальнейшем он перешёл к объяснению, как заграничные лидеры Боевой организации ввели его в число членов, наметив представителем её в Поволжском областном комитете, а затем, по очереди, переправили в Россию его, Минора, Бартольда и других. Он перешёл к рассказу, как приезжие в Саратов стали налаживать подпольные связи, намечать по Поволжью явки, ставить подпольную типографию для издания поволжской областной газеты партии и организовывать «боевое дело».

Всё это я знал от моей секретной агентуры. Рассказ Петрова ни в чём не уклонялся от моих сведений, и я только наружно с напряжённым вниманием слушал его. Как бы торопясь перейти к главному и наиболее интересному для меня, я прервал Петрова и попросил назвать имена местных саратовских эсеров. Он назвал давно и хорошо знакомых мне Левченко, Кочеткову и моего сотрудника «Николаева». Назвал ещё два или три имени менее крупных в местном подполье лиц. Я выразил на своём лице крайнее изумление, услышав эти имена, и сказал Петрову, что Кочеткову я не знаю вовсе, а про других полагал, что они давно выдохлись и что активной работы я за ними не замечал. «Теперь вы заметите!» — сказал Петров.

Этой именно откровенностью относительно роли и значения в местном эсеровском подполье Левченко, «Николаева» и Кочетковой Петров склонил меня к мысли о возможности сотрудничества с ним в дальнейшем.

Мы перешли к обсуждению практических возможностей сотрудничества, а главное, к рассуждениям, при каких условиях возможно ему выйти на волю. Дружеская беседа затянулась за полночь!

На другой день я засел писать доверительное письмо директору Департамента, в котором изложил беседу с Петровым, впечатление от этого разговора и некоторые соображения насчёт руководства Петровым в том случае, если сотрудничество с ним окажется возможным. Я писал, что Петров не скрыл ничего существенного относительно подпольной деятельности в Саратове, назвал имена наиболее законспирированных лиц, полагая при этом, что они нам неизвестны и что таким образом он выдаёт их нам; что впечатление моё складывается в пользу сотрудничества с ним, но при непременном условии — оставить его под каким-нибудь предлогом в одном из городов Поволжья, где я мог бы в течение нескольких месяцев проверить его своей агентурой и только после этого передать его другому розыскному органу в одной из столиц.