Охранники, агенты, палачи

Когда возникли уличные беспорядки в Петрограде, сопро-воздавшиеся столкновениями толпы с полицией и войсками, Особый отдел составлял, на основании поступающих из охранного отделения по телефону сведений о происходящих эксцессах, записки для министра, а ночью по такой записке составлялся проект телеграмм от Протопопова Воейкову в ставку. Хотя в записках все было изложено строго объективно, без всяких уклонений в ту или другую сторону, тем не менее 25 и 26 февраля проекты телеграмм возвращались от Протопопова с требованием оба раза смягчить содержание телеграмм, причем никакие возражения составителей, что такое «смягчение» может представить в ставке события в ложном виде, во внимание не принимались. Помню, что последняя телеграмма (26 февраля) уже после переделки ее Особым отделом была еще «смягчена» перед отправкой Протопоповым».

2

Хотя Васильев очень осторожно и уклончиво говорил о своей работе («так, мол, занимался канцелярскими переписками») и о деятельности Особого отдела, но и из этого показания было видно, что товарищеской солидарности он не чувствовал. И действительно, через три дня, 21 марта, он подал специальную записку под заголовком: «О провокационной деятельности некоторых розыскных деятелей». Эта записка занимает особое место среди жандармских воспоминаний, и ее необходимо противопоставить голубым мемуарам как пресловутого жандармского историка генерала А. И. Спиридовича, недавно переизданным в СССР, так и генерала П. П. Заварзина. Оба генерала — борцы и певцы жандармских подвигов — сложили хвалу жандармскому корпусу. Васильев же выступил обличителем провокационных затей своих коллег по розыску, а уж ему-то в точной осведомленности отказать нельзя. Он черпал материал не только из своих личных воспоминаний, но из документальных расследований Департамента полиции. Просматривая в 1917 году дела Особого отдела (особенно по инспекторскому отделению), я встретил немалое количество секретных досье о возмутительно-провокаторских делах и проделках жандармских офицеров.

Привожу целиком записку Васильева.

«В широких кругах общества сложилось убеждение, что провокация в деле политического розыска является результатом требований такого преступного приема, предъявляемых к розыскным органам Департамента полиции.

Между тем, беспристрастное рассмотрение дел названного Департамента, в частности, Особого отдела, покажет (так! — П. Щ.), что Департамент, со своей стороны, не только не требовал и не поощрял провокации, но всемерно боролся с таким гнусным явлением. Это с несомненностью может быть установлен-но путем рассмотрения целого ряда циркуляров и указаний Департамента полиции, преподанных розыскным органам и отдельным представителям розыска на местах со времени удаления из Департамента печальной памяти Зубатова и его присных. Кроме того, в Департаменте, Особом отделе, в особом железном шкафу хранится журнал заседаний съезда представителей политического розыска, бывшего в ноябре — декабре 1912 года в Петрограде, в каковом журнале содержится прямое осуждение провокации[192]. Указания по такому поводу давались до самого последнего времени в каждом случае, когда получались сведения о возможности применения провокации тем или иным розыскным деятелем (последнее было дано начальнику Харьковского губернского жандармского управления, кажется, в декабре 1916 года или январе сего года).

Несмотря на это, провокационные приемы все же имели довольно широкое применение в розыске, что происходило благодаря снисходительному отношению к такому злу не Департамента, в лице Особого отдела, а высшего начальства, в лице директора Департамента и товарищей министра внутренних дел, ведавших Департаментом[193]. Подобное попустительство проявлялось в особенности в отношении «корифеев» розыска, сделавших блестящие карьеры почти исключительно благодаря применению провокации в целях создания «блестящих» же дел. Должно оговорить, что попустительство это было, так сказать, молчаливым, в противоположность явному покровительству провокации, оказывавшемуся во времена Зубатова. Выражалось «молчаливое» попустительство тем, что лица, даже изобличенные в применении провокационных приемов, не предавались суду, а лишь перемещались на другие должности, и только в исключительных случаях делались попытки к удалению их со службы (иногда с назначением «добавочной» пенсии из секретных сумм Департамента, о чем будет упомянуто ниже).