Охранники, агенты, палачи

И действительно, через некоторое время Жученко угомонилась. Для нее все было в прошлом, и в этом прошлом, ей дорогом, она жила в воспоминаниях и переписке со своими друзьями-руководителями. Разоблачение ни на йоту не изменило ее теоретического уклада, и секретное сотрудничество казалось ей по-прежнему делом и нужным, и почтенным. Не могу не привести характернейших выдержек из ее письма от 24 сентября 1910 г. к Е. К. Климовичу. «Изгоев в «Речи», который является легальным граммофоном того несуществующего ныне, что было партией социалистов-революционеров, очень утешительно говорит, что Меньшиков[73] возбуждает гадливое чувство. Ну, нравственным возмущениям — цена грош в данном случае, но это показывает, что вот предположение, будто Меньшиков мог бы работать в революционных организациях, — едва ли осуществимо. Кто возьмет его к себе? Меня больше занимает заметка здешней прессы, русское правительство якобы встревожено намерением сего субъекта что-то там опубликовать. Главный вред от него налицо: мы проваленные! Остается, следовательно, пресловутое дискредитирование и прочая пальба из пушек по воробьям. Но это ведь лишь минутное волнение и одно времяпрепровождение. Ничего не изменится; главное всегда останется — сотрудники есть и будут, а следовательно, и банда не сможет поднять высоко головы. Интересно знать, когда это вошло в обращение слово — провокация? Кажется, с 1905 года. И вот с тех пор нас обвиняют всегда в провокации. И пусть! От этого обвинения Департамент полиции еще не рушился. А что другое может разоблачить Меньшиков? Остается только радоваться, что предатель известен. Все многочисленные провалы, все их причины, — хочу сказать, — азефский и мой особенно, — показывают, что ваша всех система преследования шаек социалистов-революционеров и проч. К° — жизненна и плодотворна. А это громадное утешение! Говорю это с убеждением, зная теперь, откуда шли все разоблачения, предательства. Само собой, мы никогда не провалились бы при вашем, Михаил Францевич (фон Коттен) и других ведений агентуры. И мне даже опасно, что вы могли хоть только остановиться на вопросе, не были ли вы причиной моего провала! От предательства не упасется никто… О, если бы не Меньшиков! Тяжело, мог друг, не быть у любимого дела! Безо всякой надежды вернуться к нему!…»

В момент объявления войны Жученко жила в Берлине. В первые же дни она была арестована и заключена в тюрьму по подозрению в шпионстве в пользу России. В тюрьме она находилась еще и в 1917 году. Дальнейшая ее судьба неизвестна[74].

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ФИЛЕРЫ ЗА ГРАНИЦЕЙ

Это было в начале 1911 года. Так как петербургские агенты наружного наблюдения, иначе филеры, не знали в лицо виднейших и активнейших деятелей партии социалистов-революционеров и, следовательно, при въезде их в Россию могли выпустить из круга наблюдения, то у вдумчивых руководителей политического сыска явилась благая, по их мнению, мысль доставить филерам возможность лично изучить физиономии революционеров, отправляя их в командировку за границу по группам, партиям. Одна партия должна была сменять другую и т. д. вплоть до того времени, пока весь личный филерский состав не был бы достаточно ознакомлен. Мысль эта исходила от дворцового коменданта, который, как известно, имел и свою собственную агентуру, и свой состав филеров. Заботы об устройстве филеров за границей по «предъявлении им революционеров» пали на заведовавшего заграничной агентурой А. А. Красильникова. О разработанной им программе действий в этом деле он сообщал 30 июня (13 июля) следующее:

«Имея в виду, что командирование этих агентов будет иметь постоянный характер, одна группа имеет сменяться другою, я вошел в сношение с двумя лицами, на которых исключительно будет возложена только обязанность знакомиться с личностями революционеров и таковых засим предъявлять.

Оба эти лица, фамилии коих Raoul Corrof и LZon Magadien, рекомендованы чинами французской полиции, как заслуживающие полного доверия.

Первое время им уплачивалось по 10 франков в сутки, а с 1 июля, как Corrof, так и Magadien будут получать содержание по 250 франков, причем известны они будут только Биттеру-Монэну[75] и титулярному советнику Мельникову, оставаясь совершенно законспирированными от всех других чинов заграничной агентуры, и в переписке, как и в денежных отчетах будут мною называться — Corrof кличкою «Рафаэль» и Magadien кличкою «Денис».

Вместе с сим, в квартале, где проживают русские эмигранты, и в пункте, где замечается наибольшее передвижение, мною снята квартира, из коей удобно будет наблюдать за проходящими по улице революционерами. В квартире этой «Рафаэль» будет иметь постоянное жительство; на оплату оной, при стоимости ее 780 франков в год, ему будет отпускаться 500 франков.

Таким путем я надеюсь конспиративно осуществлять необходимое ознакомление агентов охранной агентуры, подведомственной дворцовому коменданту, с революционным элементом, проживающим в Париже.