Окись серебра

— У Генриха тоже казна не бесконечная, — покачала головой Хельга с горькой усмешкой. — Ладно, пока не переживай. Я заложила свои украшения ростовщику.

— Хельга, милая… — Хельмут не выдержал — рухнул на колени в мокрый снег и сжал ладонями холодные пальцы Хельги. Она взглянула на него с диким изумлением. — Я куплю тебе в сто раз больше украшений, новых и модных! И мы всё наладим, обещаю. Нам больше не надо тратиться на войну, а в мирное время накопить гораздо легче.

Хельга посмотрела на него с теплотой и какой-то снисходительностью — опять же, как мама… И Хельмут снова ощутил то покалывание, только теперь то была тоска по ушедшей баронессе Джоленте.

— Ладно, — сказала сестра, — пойдём завтракать, что ли…

* * *

Ещё никогда Хельмут не испытывал такого облегчения. Его безумно радовало, что ситуация с Хельгой разрешилась, что он выяснил причину её тоски и что она всё ему простила. А та бездушная женщина, посмевшая не ответить на чувства Хельги взаимностью… Ну, она всё-таки тоже не виновата. Наверное.

Перед завтраком Хельмут забежал в спальню за Софией — заодно надо было сменить намокшие на коленях штаны. Он зашёл, на ходу скинув плащ и повесив его на крючок у двери, и обнаружил, что София уже проснулась. Она стояла у огромного зеркала и пыталась самостоятельно зашнуровать своё любимое розовое платье: шнуровка находилась с задней стороны лифа, и тянуться к ней руками было жутко неудобно. Хельмут подлетел к ней, на ходу сбрасывая с себя камзол.

— Не спеши одеваться, голубка моя, — прошептал он и, развернув её к себе, незамедлительно поцеловал.

София, быстро сообразив, в чём дело, с радостью ответила на поцелуй и попятилась, увлекая мужа на кровать.

Господи, у неё, наверное, самые нежные губы на свете, самые чувственные пальцы, и даже во время их сближения она умудрялась оставаться такой чистой… Хельмута это опьяняло. И он не мог оторваться от любимой жены, от этих больших зелёных омутов, от чуть припухших мягких губ… Хотелось остаться в ней навечно, хотелось целовать её, не прерываясь, ощущая её лёгкую дрожь, хотелось просто забыться и никогда, никогда не выпускать её из объятий.

После всего София, чуть задыхаясь, сказала:

— Знаешь, кажется, сегодня всё было как-то… как-то по особенному.

Хельмут негромко рассмеялся, прижимая её к себе. Впрочем, теперь уже вести себя тихо не было смысла: Хельга наверняка всё слышала и теперь заливается где-нибудь от смеха.

— Ты думаешь, у нас наконец получилось? — уточнил он, поглаживая Софию по плечу.

— Думаю, да. — Девушка улыбнулась и закрыла глаза.

Мирный договор [19]

1395 год от Великого затмения, январь

Пергамент был безумно мягким, тончайшей выделки, а буквы на нём — изящные, невероятно вычурные, словно каждую из них выводили не менее получаса. На красной восковой печати красовались три полосы королевского герба.

— Ну, а что поделать? — вздохнула Кристина. — Придётся ехать… Тем более, король приказывает. — После недолгой паузы она не выдержала и вспылила: — Ох уж эти формальности… И нельзя было сразу всё подписать?

— Видимо, нет, — пожал плечами Генрих и коротко откашлялся. — Может, он сам не догадывался, что в этом мирном договоре есть необходимость, просто ему кто-то надоумил.

— С другой стороны, устно мы тоже ничего не обговорили, — продолжила она, — и от Карперов следует ожидать чего угодно… Я думаю, что король прав и надо подписывать.

В комнате воцарилась тишина. Кристина взглянула сначала на мужа, потом на огонь, пылающий в камине. Поначалу ей хотелось кинуть туда письмо короля. Он предлагал (то есть приказывал, конечно, но этот приказ был выражен как ненавязчивое предложение) встретиться с Элис Карпер на острове Зари в Серебряном заливе и подписать мирный договор, официально означающий конец войны и капитуляцию Шингстена. Кристина терпеть не могла, когда ей напоминали о войне, хотя о войне ей напоминало всё вокруг: и звон стали, и громкие звуки, и вид оружия… От воспоминаний и так деваться было некуда, а тут ещё и мысль о встрече с матерью её заклятого врага, пусть уже и мёртвого, вызвала в сердце новую волну боли.

Кроме неё ехать и подписывать больше было некому: Генрих на днях простудился, хоть и, несмотря на жар, насморк и кашель, рвался заниматься делами. Но Кристина точно не могла позволить ему ехать к месту встречи, до которого самое малое — четыре дня пути. А саулис, второй месяц зимы, выдался ледяным, морозным, то и дело заметали метели… Она ведь говорила мужу не выходить во внутренний двор без плаща и не забывать надевать хотя бы капюшон! Впрочем, когда эти мужчины слушали дельные советы?..

— И ты поедешь? — недоверчиво протянул Генрих. Голос у него был тихий и охрипший, и Кристина, прошипев негромкое «Т-с-с», положила руки ему на плечи.

— Разумеется, — сказала она, касаясь пальцами его лба. — Судя по твоему жару, ты невыездной ещё по меньшей мере неделю.

— Я прекрасно себя чувствую… — Он попытался встать, но Кристина сильнее сжала его плечи, заставляя остаться сидеть на месте.