Окись серебра

Ехать домой было куда легче и веселее, чем из дома. Лошадей гнали то рысью, то галопом, изредка переходя на шаг, а во время остановок и ночлегов Кристина и Хельмут то и дело о чём-то коротко переговаривались и шутили, в том числе и друг над другом, обсуждали минувшую церемонию (впрочем, церемонией это событие можно было назвать с большой натяжкой), короля и леди Элис. Хельмуту показалась подозрительной её сдержанность, но при этом он заметил, что самое главное — благополучный исход этой встречи. Кристина была с ним согласна. Дикая мысль, просто безумная — девушка по жизни привыкла быть несогласной со Штольцем по любому поводу. Также было несколько странно осознавать, что без Хельмута эта поездка была бы в разы скучнее.

Правда, к теме разговора о его сестре они так и не вернулись, но Кристине думалось, что он сдержит слово и напишет ей, а после свадьбы обязательно последует её совету и первым пойдёт на примирение. А если продолжит строить из себя обиженного ребёнка… Что ж, пусть делает что хочет. Кристина, по крайней мере, действительно хотела ему помочь с этим.

Самое главное, что ночевать вместе им больше не пришлось.

А ещё Хельмут всё-таки закашлял, но всё время оправдывался, что ему то что-то в горло залетело, то слюной поперхнулся. Однако Кристина не поверила и в глубине души злорадствовала. Видимо, придётся заставлять его дышать над картошкой…

Когда они уже почти доехали до Нижнего города, она сказала:

— Спасибо, что согласился съездить со мной.

— Да не за что, — отмахнулся Хельмут, улыбнувшись. — Считай, что я согласился ради Генриха.

«Ну, зато теперь мы друзья», — подумала Кристина, но вслух этого не сказала.

За секунду до… [21]

1394 год от Великого затмения, сентябрь

Все утро София неотрывно смотрела в окно, силясь разглядеть знамена, высокие столбы дыма или ещё какие-то признаки того, что у подножия замка расположился военный лагерь. Иногда ей и вправду удавалось заметить какое-то шевеление, но девушка уже ни в чем не была уверена.

Где-то дня два по замку ходили слухи, что к Даррендорфу подошла армия освободителей, что Смит, Вэйд и пограничные крепости уже освобождены и что леди Коллинз вернулась… София не знала, верить этим словам или нет — Даррендорф уже который месяц находился в изоляции, а все новости поступали исключительно из уст захватчиков, естественно, в искаженном виде. Так, например, они говорили, что войну развязала леди Кристина, убив жену лорда Карпера, и тот напал из мести. Но София смогла выяснить и подсчитать, что между дуэлью и взятием Эори прошло чуть больше недели. Вряд ли Карпер за столь ничтожный срок успел бы собрать армию, разработать план нападения, раскидать отряды по всей территории Нолда и так четко и слаженно ударить. Она много читала, а потому знала, что на подготовку к войне уходят долгие месяцы, а то и годы. Было ясно: нападение готовилось давно, неизвестна лишь истинная причина. Впрочем, теперь это не так важно — куда важнее то, что их скоро освободят.

Но отец верил словам захватчиков, он уже готов был принести вассальную клятву Карперу, и Софию это ввергало в отчаяние. Как можно присягнуть человеку, для которого казнить целый дворянский род — все равно что муху прихлопнуть, что уж говорить о простых людях? Как можно признать сюзереном мерзавца, который позволял своим солдатам грабить деревни, убивать и насиловать, имея при этом другие пути и возможности пополнять запасы продовольствия и утверждать свой авторитет? София знала, что о властителе судят по его подданным, а подданные Карпера особой человечностью не отличались.

Поэтому она собиралась серьезно поговорить с отцом, когда его снова пустят к ней. Он не должен сдаваться, не должен присягать подлому захватчику! Нужно продолжать бороться, тем более теперь, когда есть надежда на спасение.

В следующее мгновение София услышала шаги в конце коридора. За всё время оккупации слух её стал чутким и острым, она научилась, что называется, чуять спиной. Вот и сейчас она чуяла, как каблуки сапог стучат по плитке, как звенят ключи, как щёлкает замок… Потом дверь снова заперли. Её комната стала её же тюрьмой, а тюремщиком был Эйкин Хейли — бастард шингстенского барона, не имевший на фамилию отца никаких прав, но приказывающий называть себя именно так и никак иначе.

Эйкину было чуть больше тридцати, он был высоким, неотёсанным, полуграмотным и жестоким. Он отличался любовью к выпивке и чрезмерным сладострастием: казалось, в Даррендорфе не осталось служанки, которая бы не оказалась в его постели, неважно, по доброй воле, по принуждению или силой. Не трогал он лишь Софию, хотя постоянно грозился тронуть, и один Бог знал, что его до сих пор останавливало. Однако он бил её по лицу, если она смела перечить ему в других вопросах, или угрожал убить отца, брата или её саму. Но София не сдавалась. Уж лучше терпеть побои, чем пресмыкаться перед этим звероподобным существом.