Окись серебра

Она быстро захлопнула ставни и повернулась лицом к двери. Хейли стоял, опершись о стену и скрестив руки на груди, и хищно ухмылялся — так, что девушка похолодела. Она заметила прикреплённые к его ремню ножны с кинжалом и нервно сглотнула. Впрочем, вряд ли он пришёл её прирезать… Скорее всего, кинжал ему нужен лишь для запугивания.

А пугать он умел хорошо.

— С самого утра в замке неспокойно, — заметил Эйкин вместо приветствия. — И твой драгоценный батюшка, моя птичка, не очень-то горит желанием подавить бунт на корню…

— Какой бунт? О чём вы? — дрожащим голосом спросила София.

— Не строй из себя дуру, девочка моя, — оскалился Хейли. — Как будто я не знаю, что ты день-деньской смотришь в своё окошко и уже наверняка всё поняла.

— Я правда не знаю и не понимаю, что происходит. — Она старалась говорить спокойно, старалась, чтобы голос не дрожал, но получалось плохо. От одного вида Хейли, от взгляда его хищных, порочных глаз хотелось попросту выпрыгнуть в окно. — Вы же никуда меня не выпускаете, откуда мне знать о каком-то бунте?

Эйкин не ответил, продолжая сверлить её этим своим нечеловеческим взглядом. София поёжилась, но не сдвинулась с места — бежать всё равно некуда. Холодные от страха пальцы нервно сжимали тонкую заколку — деревянную и острую, которую она вытащила из причёски за мгновение до его прихода. Хотя что такое заколка против кинжала? Но если София сумеет подобрать момент и вогнать её в глаз или сонную артерию… До этого она и не думала, что способна на мысли об убийстве, но теперь деваться было некуда. Инстинкт самосохранения был сильнее, чем моральные принципы и извечная Божья заповедь.

— Мой отец ещё не… — Она сглотнула. — Не принёс вассальную клятву?

— Нет, — покачал головой Хейли. — И не принесёт.

София похолодела. Неужели Карперу надоело ждать, и он приказал своему прихвостню убить несговорчивого барона? А Роэль? Она почти не видела его последнее время, ибо брата тоже держали взаперти, и поэтому безумно за него переживала. Может, его уже давно нет в живых…

— Как видишь, моя милая маленькая жёнушка, — вздохнул Хейли, — положение — дрянь. Мы в осаде, и силы противника во много раз превосходят наши. Люди твоего отца это знают, а потому мой совет сидеть тише воды ниже травы они, видать, позабыли. Лорд Джонат отчего-то отказывается прислать подкрепление — видимо, боится попросту не успеть… Дескать, я справлюсь сам. И я справлюсь.

Хотелось облегчённо выдохнуть, но София сдержалась — этот выдох был бы преждевременным. Да, слухи подтвердились, освободители у подножия холма готовятся спасти Даррендорф… Но смертельная опасность не миновала. Хейли хватит пары секунд, чтобы подойти к ней, вытащить свой кинжал и полоснуть по горлу.

— Нужно дать им понять, что освобождать-то и нечего, — продолжил Эйкин. — Нужно дать им понять, что Даррендорф — мой. К алтарю, моя золотая, мы уже не успеем, поэтому…

И тут, как она и ожидала, он сделал пару шагов вперёд, пересекая пространство комнаты, и, приблизившись к Софии, протянул руку, но она отшатнулась, и его пальцы зависли в воздухе в паре сантиметров от её щеки. Он давно собирался сделать её своей «жёнушкой» не перед лицом Бога, в храме, а в плотском смысле, и, видимо, решил, что время пришло. Девушка почувствовала, как задрожала сильнее, как страх заклокотал в её груди, и сжала руки в кулаки. Заколка впилась в ладонь.

— Нет, прошу, — пролепетала она. — Не нужно, пожалуйста.

— Тебе так или иначе придётся лечь под меня, — хмыкнул Эйкин и всё-таки прикоснулся к ней — положил ладонь чуть выше груди, там, где начинался вырез платья. Какая мерзость… И как мерзко от того, что она ничего не может сделать. — Замок я не сдам, мои ребята будут стоять до конца — отступать-то всё равно некуда. Поэтому либо ты согласишься добровольно, и я, так и быть, потерплю, пока мы прогоним прочь этого сукиного сына Штейнберга с его шлюхой, и честно, по закону женюсь на тебе. Тебе просто нужно будет сказать им, что ты выходишь за меня, что теперь я — повелитель Даррендорфа, а им здесь делать нечего. Либо ты, птичка, продолжишь морщить носик и отворачиваться… — С этими словами он другой рукой сжал её подбородок, заставляя взглянуть ему в глаза. — И я прямо сейчас поверну тебя лицом к стене, задеру твою юбчонку и отделаю так, что месяц ходить не сможешь. Выбирай, милочка моя, — оскалился он, приближая её лицо к своему. Странно, но запаха перегара София не чувствовала — видимо, ему хватило ума не напиваться перед битвой.