Окись серебра

— Зачем? — Она убрала руку, продолжая сверлить девочку внимательным, пронзительным взглядом. С каждой секундой она разглядывала в ней всё больше интересных черт: яркие голубые глаза, дрожащие розовые губы, тонкие пальцы, огрубевшие от работы, но всё же довольно изящные… — Я думаю, ты знаешь, что я вернулась сюда недавно. Два года пробыла замужем и около луны назад ухитрилась овдоветь. — Указательным пальцем она коснулась большого, на котором ещё виднелся след от обручального кольца. — Представляешь, как удивительно: если восемнадцатилетнюю девушку выдать за старца почти шестидесяти лет, то она, оказывается, очень быстро овдовеет! — Кристина усмехнулась, но без злости и презрения — она уважала все решения своего отца, приходилось уважать и это. — К тому же мой муж не собирался исполнять супружеский долг с такой своенравной девчонкой, как я, и поэтому я имела полное право отказаться от его титула и фамилии и вернуть свои. И сейчас, возвратившись сюда, я пришла к выводу, что мне нужна личная горничная, которая будет расчёсывать и заплетать мои волосы, — рука невольно дёрнулась к косе, перекинутой через плечо, — которая будет помогать мне одеваться, а также прибираться в комнате, менять постель, проветривать и приносить мне еду, когда я не пожелаю есть в трапезном зале.

— И вы хотите, чтобы ей стала я, мледи? — тихо спросила девочка.

Кристина усмехнулась. Надо сказать, она чуть лукавила. Ей нужна была горничная, это правда… Но также ей нужна была подруга. Младшая сестрёнка. Та, кому она может доверить свои секреты, мысли и переживания. Та, которая выслушает и что-нибудь посоветует. Та, которая не будет отходить от неё ни на шаг даже в минуты опасности. Её единственная подруга, София, осталась в Даррендорфе, и теперь, в одиночестве, девушке было неуютно и даже тоскливо.

Пока ещё сложно было сказать, справится ли эта девочка-посудомойка с ролью не только служанки, но и подруги. Но почему-то Кристине хотелось верить, что справится. Думалось, что она многое знала и видела. На первый взгляд она могла показаться покорной, даже раболепной, но всё же от неё веяло каким-то своенравием, свободолюбием… Кристина не знала, как поняла это, — просто почувствовала. Ибо именно эти качества, усиленные во сто крат, конечно, она больше всего ценила в себе самой.

— Как тебя зовут? — спросила она, стараясь сделать голос ласковее.

— Натали, мл… миледи, — немедленно отозвалась девочка, сильно выделив звук «и» в слове «миледи».

— Необязательно говорить «миледи» после каждого слова, — заметила Кристина и, сделав короткую паузу, добавила многозначительно: — Можно говорить ещё «ваша милость».

— Хорошо, ваша милость.

Кристина коротко усмехнулась, откинула косу на спину и медленно встала.

— Расшнуруй моё платье.

— Что? — Натали подняла на неё огромные от изумления глаза.

— Недослышишь, что ли? — Леди Коллинз сделала вид, что разозлена. — Я сказала, расшнуруй моё платье. Жарковато тут.

Натали мгновение помедлила, но потом обошла её и неловко коснулась пальцами шнуровки синего платья Кристины. Та молча ждала, чуть приподняв голову и расправив плечи. Наконец пальчики Натали лёгким движением распустили узел и принялись вытаскивать шнурок из петелек. Иногда они невольно касались спины Кристины — совсем невесомо, явно не нарочно, хотя леди Коллинз не раз имела возможность наблюдать, как простолюдины пытались коснуться хотя бы подола платья своей госпожи, будто хотели понять, реальная она или нет…

Наконец, Натали справилась со своим первым поручением, при этом ни разу не спутав шнуровку и ничего не порвав. Кристина улыбнулась и начала стягивать с себя рукава и лиф. Натали, видимо, сообразив, что её вмешательство всё ещё необходимо, принялась помогать. Когда леди Коллинз наконец сняла платье, девочка взяла его, аккуратно свернула, едва заметно проведя пальцами по мягкому бархату… Наверняка ей ещё не доводилось видеть вблизи такую дорогу и красивую ткань. Затем она вопросительно взглянула на свою новую госпожу.

— Повесь на дверцу шкафа, — сказала Кристина и повернулась к большому зеркалу в посеребрённой раме, искусно украшенной разнообразными узорами.

Она придирчиво оглядела своё отражение и недовольно поморщилась. Её фигура ей никогда не нравилась: слишком тощая, слишком угловатая… Ну, хоть какие-то мышцы, появившиеся в результате тренировок, есть — и на том спасибо. А вот груди как не было, так и нет, и даже сквозь приталенную нижнюю сорочку она никак не проглядывала.

Но сама сорочка Кристине нравилась: из белоснежного льна, длиной чуть ниже бёдер, расшитая золотистыми и бледно-розовыми цветами — в тон небольшим женским брэ и длинным кружевным чулкам. Девушка рассудила, что раз уж сама ни лицом, ни фигурой не вышла, то стоило попробовать наверстать упущенное с помощью нарядов… Но и они мало чем помогали. Внешность Кристины, по её мнению, оставалась всё такой же серой и непримечательной.